Но почему он тогда соврал?
Она сменила компьютер и запросила GPS картографию передвижений молодого китайца. Коулун, Центр, Новые территории… Как и у остальных, маршруты его передвижений целым клубком покрыли карту Гонконга. Мойра навела зум на то место, где была убита Присцилла Чжэн. Теперь блок, в котором обитала жертва, занимал весь экран. Ни один из маршрутов его передвижений в этот день не проходил ни возле ее дома, ни в окрестностях. Ничто не заставляло думать, что Ван Юнь вообще когда-нибудь там проходил.
Еще одно поражение…
Мойра собралась уже приступить к другой работе, но решила попробовать ввести день и час первого убийства и связать их с именем Ван Юня как с единственным критерием. Только ради того, чтобы посмотреть, в какой части Гонконга он находился в тот момент, когда была убита Присцилла Чжэн. Мойра подождала результат.
Она словно почувствовала, как чья-то ледяная рука погладила ее по затылку. И попытала счастья, введя точно так же данные другой убитой, Сэнди Чэн.
Что за черт?… Это еще что такое?… Мойра быстро напечатала запрос для третьей попытки: Элейн Ло.
Она встала и попыталась все это осмыслить. И тут откуда-то из глубин сознания пробилась мысль. Мойра склонилась над клавиатурой и принялась лихорадочно печатать. В течение следующих двадцати минут она наугад набрала десятки сходных графиков передвижений Ван Юня до и после убийств. И всякий раз программа выдавала локализацию с точностью до метра. Единственные данные GPS, которые были удалены, соответствовали времени всех трех убийств. Выпрямившись, Мойра почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Нет человека, который не допускал бы промахов… Нету. Но почему Ван Юнь не удалил вообще все свои геолокации? Несомненно, пустые файлы и прорехи в картографии GPS сразу привлекли бы внимание. Конечно, отыскать нужные в таком количестве локационных данных – задача очень трудная. Но, удалив их, он сам расписался в том, где был в день и час убийства: в квартире Присциллы Чжэн.
* * *
Ненадолго оторвавшись от работы, Мойра представила себе кукольное лицо молодого руководителя Отдела распознавания по голосу, его искреннюю улыбку. И весь его облик первопричастника. Неужели она до такой степени ошибалась? До этой ночи она и копейки не дала бы за виновность Ван Юня. Уж кто-кто, а он казался последним существом на земле, способным кого-нибудь насиловать или мучить.
Настоящая карикатура… Стереотип бесстрастного китайца, который никогда не раздражается и не возмущается. Европейцы, и в особенности французы, склонны придавать большое значение конфронтации, затевают ссоры по любому поводу, отторгают тех, кто мыслит в ином русле, и ревниво относятся к тем, кто достиг большего и имеет больше. А для китайцев прямая конфронтация неприемлема, поскольку она подвергает риску гармонию в сообществе, а тот, кто достиг многого и много имеет, достоин уважения. По крайней мере, этому ее учили в Париже еще до отъезда. Именно это, и еще умение легко и непринужденно болтать, и делало китайцев привлекательными в кругах менеджмента. Когда Ван Юнь был с чем-то не согласен и высказывал критику, он делал это очень дипломатично, почти неохотно.
Он всегда был в хорошем настроении, всегда улыбался. Мойра никогда не видела, чтобы он на кого-нибудь злился или стремился выделиться. Казалось, эго у него полностью отсутствовало. Весь какой-то ровный, отшлифованный. И чем больше Мойра о нем думала, тем больше приходила к выводу, что он, скорее, соответствовал тому типу убийц, которые действуют в тени, прячутся, подкарауливают и дожидаются своего часа. И за маской улыбчивого безразличия кроется нечто очень мрачное и жестокое. В мирной тишине виллы ее снова начал бить озноб, и она почувствовала, как постепенно озноб переходит в леденящий душу ужас.
Но тогда какие роли во всем этом играли Туве Йохансен и Джулиус? Если верить тому, что она услышала на борту джонки, они знали слишком много, чтобы быть полностью невиновными. И, похоже, были готовы убрать мешающих свидетелей. Что они, возможно, и проделали с Лестером и Игнасио… Если только это не было делом рук Ван Юня… Что же, выходит, она в этом списке следующая? Мысли смешались в голове. Мойра была не робкого десятка, но сейчас адреналин обнажил ее нервы до предела. Надо поговорить с Чанем и выложить ему всю эту информацию как можно скорее: на кону человеческие жизни. Она должна, должна… Но дело в том, что здесь она на прослушке. Мин не доверяет никому, кроме нее, по той простой причине, что все началось еще до ее приезда. Но это вовсе не означает, что он доверяет ей на 100 процентов. Мин – одиночка, притом явно с параноидальными наклонностями. Ничего не поделаешь. К тому же она не обманывала себя и прекрасно понимала: дрожь нетерпения, что скручивает спиралью ее нутро, возникла не из одной необходимости арестовать убийцу. Тому была и другая причина: ей, как никогда, хотелось, чтобы ее выслушали, хотелось человеческого тепла и поддержки. И единственного человека во всем Гонконге, который мог ей это дать, звали Мо По Чань. Он был ей нужен, хотя с их свидания прошло всего сорок восемь часов… Может, она влюбилась? Возможно, возможно… Или это была иллюзия, возникшая в необычных обстоятельствах? Тоже возможно…
Оставалась последняя проверка. Самая важная… Мойра вовсе не отказалась от своей первоначальной идеи. И она снова уселась за компьютеры. Когда поднесла руки к клавиатуре, они дрожали. Зашла в Отдел электронного здоровья доктора Капур и набрала имя.
Ах, вот как? А Мин уверял ее, что она имеет доступ ко всей информации…
50
Мойра посмотрела на часы. Два часа ночи. Где-то она прочла – наверное, в тех документах, что внимательно изучила еще в Париже, – что он спал не больше четырех часов. Но может ли она вторгаться в чужое жилище, как в свое собственное?
Мойра решила, что может.
Потянув на себя дверь, она заглянула внутрь. За дверью была темная комната, в которой тускло поблескивал лишь маятник часов, отбивавших часы и получасья. Дальше шел коридор, заставленный по стенам буфетами и шкафами. Первый этаж был погружен в темноту, но вдали виднелся свет. Мойра пошла в темноте на этот свет и вошла в ротонду, освещенную единственной лампой под абажуром, которая, должно быть, горела всю ночь на золоченом столике. Нигде не слышалось ни звука, ни шороха. Она огляделась. Стены, выкрашенные под мрамор, стулья с золочеными ножками, обитые красным бархатом, чтобы посетители могли дожидаться с комфортом. И повсюду позолота. Комната походила на чемодан, набитый золотыми слитками.
Направо уходила анфилада темных комнат. Но вдали мерцал свет: кто-то смотрел телевизор. Затаив дыхание, Мойра двинулась туда, откуда лился свет.
Когда она вошла в просторную гостиную, Мин сидел к ней спиной на диване, обитом тем же красным бархатом, что и стулья в ротонде, и были видны только его черные волосы, поредевшие на макушке, и большие наушники, закрывавшие уши. Зато огромный телеэкран на стене был виден прекрасно. Он был вправлен в золоченую раму и вмонтирован в библиотеку, где стояло не меньше нескольких тысяч книг. Остальная часть гостиной выглядела соответствующе и представляла собой точную копию дворца эпохи Ренессанса. С потолка с кессонами свешивались венецианские люстры; на стенах, точно так же расписанных под мрамор, висели картины мастеров пятнадцатого и шестнадцатого веков. Мойра узнала полотна Мантеньи, Карпаччо, Боттичелли. Неужели подлинники? Она вспомнила, как Джулиус однажды сказал ей: все больше и больше шедевров западного искусства перекочевывают в Китай. Перед Мином стоял низкий стол, огромный, как бассейн, а по бокам еще два дивана, и выходило, что вместе с тем, на котором сидел Мин, они образовывали букву U.
