Я ошарашенно уставилась на домового. Ничего себе! Ковши-двоедушницы обычно делают в полторы мужских ладони. Одна ручка соединяет два глубоких черпачка. На свадьбе молодые одновременно пьют медовое вино. Обряд старый, объединяет двоих в одно целое, делая их семьей. Две души сливаются в одну, и их частичка превращается в милого духа-хранителя. Обычай мне нравился, как чудеснице. Не было в нем ничего такого, что бы отталкивало и наводило на нехорошие мысли. Мелочь… но суть в том, что обряд был исключительно нашим, полозовчанским. Поговаривали, что ранее молодоженам подавали две чарки, обвитые тоненькое золотистой змейкой, которую им дарил сам Змеиный царь. Но давно это было и правда ли – не узнаем, не догадаемся уже. Поэтому ковшик-двоедушницу люди воспринимали куда лучше. Но зачем он чужаку-то?
– И Лель все сделал? – тихонько уточнила я.
Емельяныч покивал:
– А как же. Он же работает на совесть. Темнозар пришел, осмотрел изделие и в котомку спрятал. Похвалил работу, руки золотые мастера и был таков.
– А что не так-то было? – нахмурилась я, не улавливая связи между произошедшим и пропажей Леля.
Домовой тоскливо посмотрел на угрюмо молчащую утварь.
– Да изначально, Калинушка, вроде и ничего. Только после ухода Темнозара Елька прибежала, защебетала всякое. И вот слушаю я, слушаю, а разобрать не могу ни слова. И голова идет кругом, а вокруг стоит запах сырой земли, будто оказался не в хате родной, а в подземном царстве. Сразу не придал этому значения, а потом как спохватился – поздно было. Увела она куда-то Лелюшку. И вот после этого он стал сам не свой. В глаза это не кидалось, только в отношении к девицам. Ни на кого не смотрит – только на нее.
А как я вопрос задам: «Нравится ли тебе Елька, Лелюшка?», так пожмет только плечами, уставится на свои руки, перемазанные глиной, и молчит. Понять я такого поведения никак не мог. Следил за ним, да только в дела сердечные лезть не рисковал. Молодые все же люди. К тому же нечего было сказать прямо, поэтому…
Макитра тяжко вздохнула, горшки тоненько завсхлипывали. А потом дружно принялись реветь. Емельяныч схватился за голову. Я растерянно оглянулась. Да уж, так, когда Лель вернется, то дом будет похож на хоромы кикиморы. Нельзя так.
– А ну-ка тихо! – строго сказала я и хлопнула в ладоши.
А потом медленно поднялась во весь рост.
Живая утварь в мгновение ока притихла. Показалось даже, что все изумленно посмотрели на меня практически неразличимыми глазками цвета глины.
– Леля я найду, – сказала я уверенно и спокойно. – Оберег его молчит, значит, беды большой не случилось. Поэтому нечего плакать и страдать. Отыщется ваш хозяйчик, обещаю.
Больше никто не проронил ни звука. Я быстро глянула на домового. Емельяныч сполз с лавки и взял меня за руку. Молча повел к выходу. Только на пороге поманил к себе так, что пришлось склониться.
– Коль Леля приведешь целым и невредимым, благословение от всего домовятства Полозовичей получишь, – тихо и серьезно сказал он.
О как. Такими обещаниями не разбрасываются. Поэтому прониклась я по полной. Крепко сжала руку домового и сказала:
– Спасибо за оказанное доверие. Не подведу.
Емельяныч тоже кивнул и вслед потом смотрел очень внимательно.
Я же покинула дом Леля в смутном беспокойстве. Зачем к нему приходил человек, похожий по описанию на Дивислава? Откуда такие вообще берутся-то?
Проходя мимо дома Ельки, чистого и не бедного, на мгновение замешкалась. Может, зайти? Поговорить еще разок? Ведь ясно же, что девица наврала мне с три короба. Вон и домовой подтвердил, что неладно все было. А с другой стороны, если она не дура, то будет осторожной. Беда-беда, да уж. Можно, конечно, пойти по не слишком праведному пути и применить чудесницкие силы. По идее, ничего плохого не сделаю, это ведь не заклятие, а так… только подтолкнуть ее сказать правду.
Не успела я дальше ступить и шагу, как меня ухватили за руку, рот зажали ладонью и утянули за угол.
Внутри все похолодело, крик так и не сорвался с губ. Паника захлестнула с ног до головы, но я тут же поборола ее. Возле сердца уже зажегся огонек, как вдруг на ухо шепнул знакомый голос:
– Не шуми, а то все веселье пропустишь. Слушай.
Меня резко развернули и прижали к стене. Я попыталась было взбрыкнуть, однако тут же сообразила, что сделано все не с целью потискать меня, а дать нужное направление. Правда, способы Дивислава общаться с девушками все равно оставляют желать лучшего. Зачем так хватать прямо посреди улицы? Поманить, что ли, нельзя было? Хотя… в таком случае я бы тоже не подошла. Замкнутый круг, в общем, какой-то получается.
– А я ей и говорю, – тут же донесся звонкий голос Ельки. – Ты меня вообще слушаешь?
Прямо через стену. Ай да молодец. Чудны твои умения. Надо бы побольше узнать, что можешь, кроме как к девицам в дома проникать и мысли блудливые навевать. Ой, немного не то, кажется, саму не туда понесло.
Ельке что-то ответили, однако говорившего признать не удалось.
– Может, и догадается, – пробубнила Елька. – Только ворожка говорила, что ее дело верное. Никто не догадается. А Калина еще молодая больно, дура-девка.
«Это я-то дура?» – искренне возмутилась я про себя.
Правда, скорее уж, возмущение шло наполовину с удивлением. Ибо в своих умственных способностях я временами сомневалась, но на фоне Ельки уж точно дурочкой не была. А девчонка что-то и впрямь много о себе понимает.
– К тому же заплатила я сполна, – тем временем стрекотала Елька, – продала ожерелье то, что из жемчугов и серебра отец матери привез. Она все равно не носит, а мне в пользу.
Кто-то расхохотался. Противненько так, хрипло. Хм, перед кем эта пустоголовая так заливается-то?
– А ты вся и поверила?
– Поверила! – упрямо сказала Елька. – Ворожка Ириане помогла, Олесе помогла, Таисе помогла. А чем хуже?
– Что… всех к Лелю твоему приворожила?
На мгновение повисла тишина. То ли Елька такого вопроса не ожидала, то ли не могла ответить.
– А не так глупа, как кажется, – шепнул на ухо Дивислав. – Давно тут уже соловьем заливается, что скоро у нее все будет и сам староста Полозовичей в ножки поклонится.
Я чуть нахмурилась, вслушиваясь в беседу Ельки и неведомого мне человека. Даже не разобрать, кто там: мужчина или женщина! И это раздражало неимоверно. Хм, а может, не это, а близость Дивислава, который как ни в чем не бывало стоял позади, почти касаясь моей спины, чуть шевелил дыханием волосы и не собирался отходить?
– Дура-девка не Калина, а ты! – прогремел незнакомец.
Кажется, все же мужчина. Только вот по голосу – явно немолодой. Да и говорит как-то странно, с придыханием и присвистыванием, словно тяжко ему дается человеческая речь.
– Ты хоть понимаешь, что сотворила?! Он же теперь тебе покою не даст, со свету сживет, горсткой пепла сделает да по ветру развеет! Ты же для него так, комашка! Переступит и не заметит!
