Женщина вошла в купе и устроилась напротив Мясникова. Ее кожа и волосы были такими белыми, а черты настолько строгими и классическими, что она походила на ожившую статую античной богини, сбежавшую из музея, накинув в гардеробе пальто по последней моде.
– Магистр, – махнул рукой Мясников, скользнув по вошедшей взглядом и вновь уставившись в окно. Там как раз проползали обугленные развалины каких-то станционных строений в Сербии – если она, конечно, еще существовала и называлась как прежде. Бескрайние, серо-бурые пустоши, изрезанные линиями траншей и покрытые оспинами воронок, уже почти освободились от снега, лишь кое-где мелькавшего грязными клочьями, но еще не скрылись под травяным покровом и теперь напоминали ужасные раны, открывшиеся во время перевязки.
– Я не успел защитить диссертацию из-за… Ну, вы знаете. К тому же, насколько мне известно, в новой России звания и ученые степени отменены, так что чего уж там. Просто Георгий.
– Елена. А официально – доктор Штерн, Академия истории материальной культуры СССР. Вы правы, звания упразднялись, но в прошлом году советское правительство восстановило ученые степени.
Женщина явно была довольна искоркой удивления, мелькнувшей в глазах Мясникова, пусть он и поморщился при упоминании нового названия дореволюционной Археологической комиссии.
– Георгий, расскажите мне, пожалуйста, о вашей работе с Лавром Петровичем и профессором Забелиным перед войной.
Мясников не сразу вспомнил, что Лавр Петрович – это Птицын.
– А он вам разве не рассказал?
– Мне интересно услышать вашу версию.
– Простите, но зачем вам…
Губы женщины тронула улыбка.
– Скажем так – помимо академии, я представляю еще одно ведомство, которое очень заинтересовано в продолжении и успешном завершении исследований Забелина. И ваших.
Мясников догадывался, о каком ведомстве может идти речь, хотя и не помнил, как именно оно сейчас называлось в большевистской России. Но его это мало интересовало – если они готовы продолжать и обеспечивать поиски, то уже это делает их лучше Императорской археологической комиссии, в свое время зарубившей все изыскания Забелина.
Вздохнув и привычно закашлявшись, Мясников начал рассказывать:
– В 1906 году профессор Санкт-Петербургского университета Михаил Забелин проводил раскопки в окрестностях Арташата, древней армянской столицы, на территории уничтоженной пожаром виллы римского военного трибуна, проживавшего здесь в период владычества Римской империи. Среди прочих находок он обнаружил свиток, часть которого пострадала от огня, но начало все же удалось развернуть и прочесть. Так мы и познакомились – он обратился ко мне за помощью в датировке, определении подлинности и переводе с латыни.
В документе, написанном хозяином виллы, шла речь о неких древних культах, воспоминания о которых во времена римлян еще хранило население в горах Армении и южной Грузии. Согласно тексту, в районах, где до наших дней сохранились огромные, изображающие жутких хтонических чудовищ каменные изваяния под названием вишапы, бытовали остатки потрясающих воображение мифов, по мнению Забелина послуживших первоосновой более поздней мифологии шумеров, повествующей о Всемирном потопе, предшествовавших ему событиях и спасении ковчега. Которые в свою очередь послужили основой для греческих сказаний о Дардановом потопе, мифе об Атлантиде и многих других.
– Дайте догадаюсь – и здесь в игру вступил Птицын, – сказала женщина, и тень улыбки вновь тронула ее античное лицо.
– Совершенно верно, – ответил улыбкой Мясников. С ним происходило невероятное – погружение в прошлое словно стерло все ужасы войны и послевоенных лет, очистив его и вновь наполнив жизнью. Даже постоянно грозившие взорваться болью легкие успокоились, и немного тепла пульмановского вагона просочилось в глубины его вечно мерзнущего тела.
– Мы с профессором слышали об ученом, недавно поднятом на смех коллегами за смелые и сумасбродные идеи, касавшиеся реальной исторической основы легенд о Всемирном потопе, – несмотря на подробные геологические обоснования. Забелин связался с ним, чтобы проконсультироваться, согласуются ли его исследования с информацией, обнаруженной нами в свитке трибуна.
Согласно теории Птицына, около восьми тысяч лет назад уровень Черного моря был на сотни метров ниже современного, оно было пресноводным озером, а на месте современного пролива Босфор существовал сухопутный перешеек. Однако затем что-то произошло. Какая-то катастрофа, в результате которой из Средиземного моря в Черное, через колоссальный водопад, хлынули потоки воды, затопившей огромные территории. Все это поразительно напоминало текст найденной в Армении рукописи, однако было в ней и кое-что еще. Там упоминался древний город, некая высокоразвитая цивилизация, существовавшая на месте нынешнего Босфора. Если верить словам трибуна и записанным им преданиям горцев, город был уничтожен в результате восстания рабов, использовавших против своих поработителей их же оружие, обладавшее колоссальной силой. Место, называемое в тексте «город Богов», было уничтожено, однако небольшое количество его обитателей сумели покинуть город и на огромном судне достигли Кавказских гор…
– Обсуждаете мои бредни? – усмехнулся Птицын, по своему обыкновению тихо подкравшийся к двери купе и втиснувший в узкий проем свое грузное тело. – Именно так все это в свое время назвали в Геологическом комитете.
– Сегодня все иначе, вы же знаете, – сказала доктор Штерн, когда Птицын уселся рядом с ней. – К вашим идеям относятся со всей подобающей серьезностью.
Женщина повернулась к Мясникову:
– Прошу вас, продолжайте.
– Если до этого момента сведения из свитка трибуна в целом, пусть и отдаленно, но напоминали известное нам по шумерским, древнегреческим и другим преданиям о потопе – за исключением, конечно, разрушительного «оружия Богов», – то с момента предполагаемого прибытия этого протоковчега в предгорья Кавказа история приобретает совсем иной оттенок. По словам римлянина, обитатели гор крайне неохотно говорили о противоречивой сущности этих таинственных беглых «богов», однако те явно представляли собой жуткую, враждебную всему человечеству хтонь. Согласно тексту, после прибытия корабля на сушу находившиеся на борту люди выбрались на берег, а затем завалили вход в корабль камнями, навеки запечатав последних «богов», названных «спящими», в корпусе судна. Сам корабль давно скрыт в толще гор, и лишь определенные изваяния-вишапы приблизительно отмечают места, где происходили все эти события.
– Расскажи лучше побольше о «богах», – ухмыльнулся Птицын и поднял руки в шутливой попытке напугать Елену. Та ответила ему таким взглядом, что игривость Птицына как рукой сняло.
– Ну, здесь рассказывать почти нечего, – пожал плечами Мясников, хотя внутри шевельнулся холодок. И это был не тот мерзкий окопный холод, призрак которого неотступно следовал за ним со времен холодной грязи Осовца. Нет, это был подзабытый со времен исследовательской работы с Забелиным неуютный мороз, пробегавший по коже всякий раз, когда он представлял себе облик этих гипотетических созданий – пусть и наверняка абсолютно вымышленных и созданных тысячелетиями фантазий и домыслов, за которыми определенно скрывалась некая развитая, неизвестная науке человеческая цивилизация.
