– В путаных описаниях, которые трибун сумел выудить из обитателей гор, речь шла о неких чудовищах со множеством голов и конечностей. На этом основании Забелин даже предположил, что поведанная в свитке история стала основой не только для мифов о Потопе и ковчеге, но и для преданий о сражениях людей с чем-то вроде хтонических рептилий, начиная от славянского бога Ящера, известного нам всем Змея Горыныча – кстати говоря, само имя которого намекает на горы, – и заканчивая греческими гекатонхейрами – сторукими великанами с пятьюдесятью головами, сыновьями Урана и Геи.
– Все это очень интересно, – сказала доктор Штерн так, словно на самом деле ее куда больше интересовало нечто другое. – Сложно себе представить, что кто-то, даже тысячи лет назад, мог поклоняться подобным существам.
– Профессор Забелин… то есть мы полагали, что культ не носил характер поклонения, – ответил Мясников, глядя на мелькавшие за окном деревенские домики. Сгущались сумерки, среди раскисших от дождей полей, изрытых полустертыми линиями старых траншей, тут и там мерцали тусклые огоньки. – Скорее, если верить трибуну – автору свитка, – речь шла о некоем сочетании задабривания и своего рода стражи, охраны места упокоения божеств, чтобы не допустить их воскрешения. Говоря проще, древние жутко боялись их и поэтому пытались одновременно умаслить жертвоприношениями и быть готовыми к бою в случае, если жертвы не помогут.
– Вы говорите так, будто верите в их существование, – улыбнулась Штерн.
– Конечно, нет, – ухмыльнулся в ответ Мясников. – Но древние верили. Вероятно, речь шла о каком-то злобном и свирепом народе, на самой заре человечества достигшем высочайшего уровня развития. А что касается всей этой хтонической жути… Если относительно недавняя стычка вокруг одного полиса в Малой Азии ко времени создания гомеровской «Илиады» обросла таким множеством сверхъестественных подробностей, то что уж говорить о временах, когда люди едва освоили земледелие.
– Что было дальше? – спросила женщина, подперев подбородок рукой. Мясников заметил изъян в классической безупречности собеседницы – на указательном пальце правой руки не хватало двух фаланг.
– Забелин запросил у Комиссии средства на раскопки. Думаю, вы знаете, чем это закончилось.
– Вам отказали.
– И вдобавок высмеяли. Пусть нам и удалось доказать безусловную подлинность рукописи трибуна, но само ее содержание вполне ожидаемо назвали собранием доисторических сказок и страшилок. К тому же мы не могли указать четкое место предполагаемого нахождения древнего судна. В тексте явно содержалось его упоминание, однако, к сожалению, последняя часть манускрипта оказалась настолько повреждена огнем, что развернуть свиток без его разрушения оказалось совершенно невозможным. Мы с Забелиным отправились на Кавказ, где на собственные средства организовали раскопки в нескольких районах, казавшихся нам подходящими. Однако регион распространения каменных изваяний чудовищ-вишапов, упоминавшихся трибуном, был слишком обширен, к тому же, судя по тексту рукописи, жрецы древнего культа намеренно скрывали место истинного пребывания корабля «богов». Поэтому, пусть каждый из нас и взял на себя отдельную часть упомянутой области, мы так ничего и не добились. Ну а потом…
Мясников лишь покачал головой. Вряд ли стоило продолжать. Потом он, несмотря на научную степень, повел себя как последний глупец и добровольно отправился на самую кошмарную войну в мировой истории, которая превратила его в калеку. Он хотел стать частью чего-то большего, чего-то великого – а стал меньше, чем просто человек, превратившись в его блеклое, искореженное, задыхающееся от подъема на второй этаж подобие. Потом был госпиталь в Крыму. Потом переворот, хаос, бегство. Грязные холодные комнатушки. Голод. Нищета. Пустота.
– Даже не верится, что речь идет о высокоразвитой цивилизации, возможно существовавшей и обладавшей мощным оружием еще до первых городов, – покачала головой Елена.
– Вот и Комиссии тоже не верилось, – хмыкнул Птицин. Мясников тоже усмехнулся.
– Так или иначе, исследования были остановлены, – сказала доктор Штерн, прислонившись к панели из красного дерева. Мясников в который уже раз удивился дворцовой отделке купе – хрустальные светильники, шторы из генуэзского бархата… Представители страны победивших рабочих явно знали толк в роскоши и предпочитали путешествовать в комфорте.
– Мои – да. Чем занимался все эти годы Лавр Петрович, мне неведомо, – ответил Мясников, постаравшись насытить звучание имени и отчества Птицына максимумом иронии. – А что касается профессора… Я слышал о его судьбе.
Он едва сдержался, чтобы не сказать что-нибудь едкое насчет «детских шалостей» новых властей и не удостоить Птицына еще одного колкого взгляда. Еще совсем недавно Мясников разразился бы гневной тирадой по поводу произвола большевиков, которые довели несчастного ученого до нищеты и голода, а потом, по слухам, казнили по сфабрикованному обвинению. Но сейчас… Он чувствовал, что эти люди – и те, кто стоит за ними, – готовы помочь возобновить исследования. А дареному коню в зубы не смотрят. Даже если он красный.
– Да, весьма печально, – покачала головой доктор Штерн, явно не печалясь ни секунды. – Что ж, к счастью, благодаря Лавру Петровичу, который занял высокий пост в Комиссии при новой власти, материалы Забелина удалось сохранить. В том числе и свиток трибуна. Который, как вы знаете…
Штерн умолкла, и Мясников нетерпеливо проворчал:
– Ну давайте, выкладывайте уже, как вам удалось его развернуть.
– Мы не разворачивали, – ухмыльнулся Птицын.
– Но… Вы же сказали, что расшифровали… – забормотал Мясников. Он вдруг почувствовал себя героем дурацкого розыгрыша.
– Расшифровали, да. Но не разворачивали, – промурлыкала доктор Штерн, еще сильнее запутав своего спутника. Несколько секунд они с Птицыным наслаждались недоумением на лице Мясникова, а потом женщина сжалилась и сказала:
– Вам знаком термин «рентгеновское излучение»?
– Конечно, – прохрипел Мясников. Если бы не очередной легочный спазм, он бы зарычал – ведь она посмела усомниться в его элементарных познаниях в современной науке. Даже в годы крайней нужды он не переставал следить за новейшими открытиями. – Это электромагнитные волны, способные вызывать фотографический эффект. Насколько мне известно, их все шире применяют в медицине.
– Совершенно верно. Кстати говоря, в восемнадцатом году открылась первая в России клиника, использующая подобное устройство, – заметил Птицын. Мясников удивился – он полагал, что в те годы в России открылась разве что дверь в преисподнюю, – но куда больше его интересовало, к чему эти разговоры про невидимые лучи.
– Однако сфера их применения, как мы недавно поняли, не ограничивается медициной, – подалась вперед доктор Штерн. Мясников почувствовал слабый цветочный аромат ее духов. – Эти лучи способны проникать сквозь вещество, причем различные субстанции поразному их поглощают. Соответственно, они позволяют получить изображение материалов с различной контрастностью.
