– Да! – Маша подпрыгнула на месте.
– Давайте скорее, пока не застыла! – крикнул Максим.
Перепачканные кровью, они веселились, как дети, которые впервые из любопытства выпотрошили голубя. Скакали вокруг, бросая на Васины ноги шерсть из мешков.
– Так-то, козлина! – смеялась Маша, размазывая по щеке засохшие капли.
– Ну чисто сатир, епта!
– Долго провозились, но оно того стоило. – Максим достал из пачки сигарету красными пальцами.
– Кровь с молоком, бабушкин рецепт! – Сеня прилепил к жертве очередной клок шерсти.
– Вы что, потом это жрали?
– Нет, конечно, это она из детства своего. Да и рецепт там маленько другой…
– Хватит про твою бабку, а то меня прямо здесь… Эй, а этот чего затих?
– Вырубился?
– Очухайте его, сейчас вернусь.
Маша подошла к Васе, ударила по щекам. Силой разлепила веко большим пальцем.
– Это еще не все, дружочек. Даже не надейся, сука. Ты. Убил. Мою. Сестру. – Ее оскал маячил в сантиметре от обезображенного лица. – И мы с тобой еще не закончили!
Макс вернулся, держа свою ношу за длинный рог.
– Ты пока еще преобразился только наполовину.
К Васиным ногам покатилась голова черного козла.
– Раздевайся. – Вася подошел к шкафу. – Твоя одежда плохо высушилась, а вечера холодные. И курточка у тебя… того, тоже холодная.
Катя замерла, шмыгая носом и не выпуская дверной ручки.
– Вон, сопливишь уже. – Мужчина зарылся в шмотки с головой. – Так, вот носки шерстяные. Теплые! И шарфик. Сейчас куртку дам.
Вася встал.
– По лесу одна опять заблудишься. Я провожу. У меня и фонарь хороший есть.
Катя какое-то время медлила, затем стала переодеваться, бросая на Васю короткие взгляды. Ее вещи он сложил в отдельный мешок.
– А вы меня точно домой отведете?
– Отведу.
Девочка пристально всмотрелась Васе в бороду и неуверенно улыбнулась.
До деревни даже коротким путем через лес было около шести километров. Шли молча, Вася по-прежнему стыдился своей лжи о телефоне и старался не смотреть на спутницу. Лес словно умер: свет фонарика выхватывал черные стволы, те мрачными надгробиями тянулись ввысь, кое-где лежал нерастаявший снег, будто припорошенные могильные плиты. Влажный воздух холодил лица.
Катя остановилась:
– Мне хочется…
– Чего?
– Я хочу… в туалет.
– Иди, – мужчина кивнул. – Только недалеко, чтобы видела свет.
Девочка смешно поковыляла за деревья, размахивая непомерно длинными рукавами. Край мужской куртки почти волочился по земле.
«Подумай».
«Нет. Я решил».
«Ее там не ждут. Она как мы с тобой. Будет только хуже».
«Ты ее не получишь».
«Спасибо не скажут. Не поверят, что не тронул. Оболгут. Загнобят».
Голос накатывал тяжелыми волнами, теперь он гремел изнутри, возвращался эхом. Требовал.
«Отдай!»
– Нет! Молчи, молчи, молчи! – Вася кричал, но не мог перекричать. Ударил по стволу кулаком, чтобы заглушить голос болью. – Молчи! Да замолчи же ты! Пожалуйста, молчи!
Он бил, пока слушалась рука. Кровь на коре, кора забилась в плоть, а перед глазами пелена из слез. Вася утерся рукавом. Рядом стояла Катя и с открытым ртом смотрела на запыхавшегося, окровавленного мужчину. А потом побежала.
– Стой!
Вася подхватил фонарь и бросился следом. Он должен ее догнать, успокоить! Бежал, не различая дороги, по зарослям, настолько густым, что не каждый зверь сможет проложить здесь свои тропы. Поскальзываясь на мокрых корнях, падал в липкий снег, задыхаясь, сдирал кожу об острые ветки, целился лучом света в ускользающий силуэт, но невысокая фигурка все реже мелькала впереди.
«Да как она так быстро бежит в этой куртке?»
Впереди послышался шум воды. И сразу за ним короткий вскрик.
Вася рванул на звук, ломая колючие ветви. До обрыва он добрался уже на четвереньках, из-за слякоти край стал скользким и норовил обвалиться под его тяжестью. Фонарь осветил торчащую из крутого склона путаницу корней и бурлящий поток черной воды.
Вася ползал вдоль обрыва, измазавшись в раскисшем грунте, кричал в темноту, пока не осип и окончательно не выбился из сил. Сел, поджав ноги, вцепился зубами в грязный рукав так, что почувствовал через плотную куртку, зажмурился до боли. Когда открыл глаза, заметил на одном из корней дрожащий от ветра кусочек ткани. Потянулся, рискуя свалиться, ухватил кончиками пальцев.
Прижал к груди детскую рукавичку.
…Катино тело нашли на третий день в двух километрах ниже по реке. Тем же вечером к Васе постучалась полиция. Он не стал скрывать, что девочка была в его доме, рассказал и о том, что собирался отвести ее в деревню и что Катя испугалась темноты и побежала не разбирая дороги. О голосе в своей голове рассказывать не стал. Не стал говорить, что последнее время из дома выходит, лишь чтобы покормить коз, а сам ничего не ест.
Дело свернули быстро за неимением доказательств. На теле девочки не обнаружили следов насилия – лишь гематомы от падения с высоты.
Пожилой следователь смотрел на Васю с прищуром, тем немигающим «рабочим» взглядом, которым привык копаться в чужих головах, и жевал седой ус.
– Вижу, зараза, что не все так гладко. С такой-то рожей… По ней все вижу. Но пока свободен. Пшел вон!
– Во-о-от! Еще пару стежков – и готово. Кривовато, конечно, ну как есть. Я плохо шью.
Длинная игла скользнула в отверстие, увлекая за собой черную нить, пропитанную кровью. Толстая шкура козла поначалу не хотела поддаваться, поэтому пришлось заранее пробить шилом дыры. Зато с человеческой кожей иголка справлялась отлично.
Васю трясло. Когда убивали его коз, он переживал с ними последние моменты. Слышал их. Чувствовал на себе каждый удар. Теперь не осталось боли, лишь лихорадка и растекшийся по телу густой туман.
«Ты никогда не спрашивал, кто я» – слова прилетели сверху, забарабанили по темечку холодными каплями.
«Я знаю, ты меня слышишь».
– Вот козлина. Вылитый! – Макс отошел, вытирая тряпкой руки, чтобы полюбоваться на результат.
– Селфи! – Маша вытянула телефон, ловя в кадр свое лицо и пришитую к мужчине козлиную голову.
– Не вздумай никуда выкладывать! Удали лучше.
– Я ж не тупая, – фыркнула девушка, листая готовые фото.
«Не спрашивал, боялся. Боялся ответа. Боялся поверить, что всегда с тобой рядом лишь твоя фантазия. Что чудовище здесь ты».
