Очевидным было одно – в ходе боя 2 марта погиб 31 советский пограничник. 22 из них служили на 2-й заставе «Нижне-Михайловка», 9 – на 1-й «Кулебякины сопки». Ранения различной степени тяжести получило около 20 пограничников.
Кроме того, при проведении освидетельствования неожиданно выяснилось, что среди погибших нет ефрейтора Павла Акулова. Не было его и среди живых. Он попросту бесследно исчез с поля боя. Зато там был обнаружен труп погибшего военнослужащего НОАК. Очевидцы вспоминают, что у него было пулевое попадание прямо в лоб. Позже китайская сторона подтвердила пропажу своего солдата-связиста. Тело погибшего китайца сфотографировали, поместили в ящик и захоронили в снегу, поставив приметный знак. Остальных своих погибших и раненых китайцы вынесли ночью со 2 на 3 марта.
Что до Павла Акулова, то сразу же возникло предположение, что он захвачен пограничниками в плен. К сожалению, позже страшная догадка подтвердилась – раненного Акулова нападавшие утащили на свой берег. Павел был переведён в погранвойска из рядов Советской армии, где он был наводчиком СПГ-9. Немногословный и даже суховатый, Акулов отличался умением находить общий язык с большинством людей, за что был избран секретарём комсомольской организации 2-й заставы. Рассказывает Александр Кочкин:
– Я хорошо запомнил Акулова. Он был секретарём комсомольской организации, здоровый, накачанный парень, штангист. Хорошо играл в волейбол. Когда мы играли против 2-й заставы, Павел забивал много голов. Отличный человек, симпатичный парень… Позже китайцы вернули его тело. Говорят, перед смертью его сильно пытали.
Позже возникли мифы, что тело Акулова было сброшено китайцами над советской территорией с вертолёта. На самом деле всё было прозаичнее, но оттого не менее трагично. Останки Павла был переданы советской стороне только в середине апреля, на участке Камень-Рыболовского (Ханкайского) погранотряда. Его обменяли на труп китайского военнослужащего, погибшего в бою 2 марта.
При осмотре тела Акулова, медицинская комиссия установила, что ефрейтор подвергся жестоким пыткам. Многочисленные раны были нанесены при жизни, возможно от них Павел и скончался.
Число потерь противника также оставалось неизвестным. На поле боя было был обнаружен лишь один погибший, остальных китайцы унесли на свой берег. Однако многочисленные кровавые следы указывали, что со стороны китайцев предположительно было убито от 150 до 300 человек.
Чтобы разобраться в случившемся, военнослужащих, участвовавших в событиях 2 марта усердно допрашивали представители военной прокураторы и комиссии, спешно прибывшей из Москвы. Юрий Бабанский вспоминает:
– Когда пришёл в себя, меня и других выживших бою начали допрашивать. Без остановки следовали допросы. Спрашивали – кто стрелял первым? Откуда и как? Кто спровоцировал стрельбу? Картина произошедшего на тот момент, была не ясна. Больше всего вопросов было ко мне. Ведь именно я дал команду открыть огонь. Я не отказывался – да, приказал стрелять. Меня посадили «на выдержку». Заперли в какой-то комнатушке, выводя только на допросы. При этом следователи давали понять, что считают меня и тех, кто был со мной на Даманском, преступниками. Так продолжалось дня два. За это время руководство страны во главе с Брежневым дало оценку событиям на Уссури. Мол, всё было сделано правильно. И тут же отношение изменилось. Меня и остальных ребят выпустили. Мы стали ходить на службу, как обычно. На «Нижне-Михайловку» взамен погибших пришло пополнение.
Схожий допрос пережил и Виталий Бубенин. Рассказывает Александр Кочкин:
– Когда я с колонной прибыл на 2-ю заставу, то первым делом увидел Бубенина. Он сидел в маленькой канцелярии, с забинтованной головой. Спросил:
– Виталий, что случилось?
– Был бой. Стрельников погиб. Многие ребята погибли.
– И наши погибли?
– И наши…
В это время на заставу на вертолёте прилетел начальник войск округа – генерал Лобанов. Он расположился в одном из кабинетов заставы и вызвал к себе Бубенина. Я помог Виталию дойти – он плохо двигался. Войдя в кабинет, Бубенин доложил о случившемся. После доклада, я представился Лобанову и доложил, что мне нужно срочно выехать на 1-ю заставу, где в тот момент не было ни одного офицера.
Действительно, в тот момент на 2-й и особенно на 1-й заставах почти не было не только офицеров, но и личного состава. На «Кулебякиных сопках» оставалась только выставленные утром посты наблюдения на правом и левом фланге, а также часовой у заставы, дежурный по заставе, дежурный связист, кочегар и супруга Виталия Бубенина. Все участники боя, в том числе убитые и раненые, вывозились на 2-ю заставу. Полковник Леонов срочно перебросил на участки этих застав военнослужащих из мотомангруппы и школы сержантского состава. Вспоминает Александр Кочкин:
– Мне дали курсантов школы сержантского состава во главе со старшим лейтенантом Хрипелем. На двух ЗИЛах мы отправились на «Кулебякины сопки». Когда наша колонна уже выехала на лёд Никольского залива, нам встретился ГАЗ-69. Из него вышел начальник отряда Леонов. Он был очень бледен. Я доложил обстановку. Он сказал:
– Нельзя ехать по реке.
– Другой дороги всё равно нет.
– Ну тогда будьте осторожнее.
Мы двинулись с увеличенными интервалами между машинами. Успешно проскочили. Когда прибыли на заставу, я первым делом организовал несение службы. Помимо пятидесяти человек из школы сержантского состава в моё распоряжение прислали пять заместителей начальников застав, которые с учений на вертолете тоже прибыли на Даманский. Двоим я поставил задачу заниматься расшифровкой шифротелеграмм о событиях на Даманском, которые в тот момент шли потоком, а трое возглавили укрупненные наряды.
ВРИО начальника 1-й заставы лейтенант Кочкин вручает оружие погибших воинов вновь прибывшим пограничникам
Вскоре на «Кулебякины сопки» со 2-й заставы привезли участников боя. У всех вскоре после возвращения на заставу стало спадать боевое напряжение. Ребята собрались в углу казармы, некоторых начало потряхивать. В этот момент я обратился к ним: «Кто может пойти на службу? Офицеры и курсанты школы сержантского состава не знают нашего участка». Добровольцы нашлись. Так 2 марта я принял командование заставой.
Сразу же после событий на Даманском, в районе острова был развёрнут командный пункт, куда прибыло всё руководство Иманского погранотряда, ряд офицеров штаба Тихоокеанского пограничного округа. Мотомангруппа Иманского отряда под руководством начальника ММГ подполковника Евгения Яншина была снята с учений и форсированным маршем вернулась в место постоянной дислокации. Там, сменив холостые боеприпасы на боевые, она выдвинулась на заставу «Нижне-Михайловка», куда прибыла вечером 2 марта.
Командованием было принято решение об охране острова днем – укрупненными пограннарядами с БТР и ночью – пешими нарядами с групповым оружием и приборами ночного видения. Служба нарядов прикрывалась огневыми позициями, размещенными на берегу.
