– Что ещё может быть хуже?
– Этот козырь – не наш.
– Объясните.
– На Омельченко у нас ничего не было. Но на него тоже дело открыли. Понимаете, да? Кто-то сливает им компромат.
Адамковский напрягся, словно пружина.
– Ты уверен, что ничего не было? – прошипел он.
– Два раза все ксерокопии прошерстил.
– Команда Самди?
– Может, и они. К нему половина обкома перебежала. Они решили, что это такая новая КПСС.
– То есть ты думаешь, что Самди смог договориться с Шепшелеем?..
– Это невозможно, – произнёс Зарецкий.
– Обоснуй.
– Самди – не в своём уме. Это ни для кого не секрет, но, к сожалению, многих устраивает. Избиратели думают, что их спасёт только буйнопомешаный. Вся это компания из обкома даже не чешется. Думает, что буйнопомешанный всё равно не понимает, что происходит, куда всё идёт, как дела делаются. А Шепшелей – думаю, ни для кого из собравшихся за этим столом не секрет – самый настоящий болван. Недаром его в Академию Наук выбрали. Он не только не знает, как дела делаются – он на все сто процентов уверен, что никаких дел вообще нет.
– Мне рассказывали, – заговорил Пацуков, – что когда на наш авиазавод приезжали корейцы, он заявил, что встречаться с ними не будет, а если им что надо, пусть едут на завод и подписывают. Ему осторожно намекают, что такие сделки без разрешения губернатора не заключаю. Завод-то до сих пор стратегический. А он знаете, что ответил? «Это раньше, при тоталитаризме он был стратегический. У нас теперь демократия, а демократической стране воевать не с кем».
– Очень похоже на правду, – заметил Зарецкий, – К ним в штаб на днях приезжал политтехнолог из Москвы. Щедровицкий методолог, очень опытный. Предлагал услуги, всё такое. А этот пень ему и отвечает – «мне не нужна агитация, меня поддержит народ». Недоумок народ от избирателей не отличает. Этот политтехнолог теперь будет с нами работать. Я вас завтра познакомлю.
– Думаешь, он нас вытянет на первое место? – спросил Федяев.
– Я показал ему результаты старых опросов. И кое-что прояснилось. Смотрите – те, кто за Самди, будут голосовать за Самди. Эти двадцать семь процентов долбанутых – не наши.
– Не знал, что у нас в области так много сумасшедших, – процедил Адамковский.
– Тяжёлые времена, ничего не поделаешь. У многих временное помешательство. К тому же, до половины опрошенных вообще не собираются идти на выборы. Голосовать будут самые буйные… Но у нас есть шанс, если мы убедим равнодушных. И – самое важное! За нас и за Шепшелея голосуют почти одни и те же люди. Мы делим второе и третье места, потому что наши избиратели просто расколоты. Если один из нас снимает кандидатуру, победа другого – почти неизбежна.
– Но Шепшелей не снимется, – заметил Адамковский, – Для этого он слишком дурак.
Зарецкий усмехнулся.
– А если он… физически не сможет принимать участие в выборах?
– Заболеет, что ли?
– Нет. Вдруг его, к примеру, убьют?
– И кто же его убьёт?
– Например… школьница.
Пару минут все молча переглядывались. Потом Адамковский спросил:
– Получается, мы разменяем её на один удачный выстрел?
– Она не обязательно погибнет, – ответил Зарецкий, – Если девочку не убьёт охрана, она всё равно ничего путного не расскажет. А потом, после коронации, будем думать. И вот увидите, что-нибудь придумаем.
2
– Подождите, подождите, – Барсучонок замотал головой, – Кто же тогда был снайпером?
– Никакого снайпера не было. Щур просто вписал в дело фальшивые показания.
– И фальшивые улики тоже вы подложили?
– Да, разумеется, – Зарецкий повернулся к девушке, – Сказать по правде, это была идея Адамковского. Он был уверен, что тебя убьёт охрана. Ты же понимаешь, что мёртвые не разговаривают. А ещё он не доверял опросам и хотел сразу избавиться от всех конкурентов. Чтобы не осталось ни Шепшелея, ни Самди, – а только один он над голым выжженным полем. Так и вышло. Можешь собой гордиться – ты пригодилась. Мало кто их людей может сказать, что он пригодился.
– А для чего я нужна вам сейчас?
– Вот! Хороший вопрос!
26. Диана
Зарецкий подошёл к столу и убрал простыню.
Там было разложено оружие. Израильские УЗИ, два пистолета-пулемёта, несколько стволов поменьше. Магазины с дополнительными патронами. Всё разложено очень аккуратно, словно поработал столичный дизайнер.
– Недурственный арсенал, – заметила Диана, – Это конфискат?
– Здесь стволы самого разного происхождения. Подойди, потрогай.
Диана взяла Глок, посмотрел дуло, звонко вогнала обойму.
– Сейчас самое лучшее время, чтобы убить Адамковского, – говорил опекун, подавая ствол за стволом, – Все решат, что это какой-то радикал. Беспорядки, бардак, прочий народный гнев. Но радикалы никогда не смогут сделать это чисто.
– Зачем мне это? – Диана закрыла левый глаз и целилась в окно.
– Для начала, ребята, я хочу чтобы вы поняли, – Зарецкий улыбался, – Я – на вашей стороне. Я единственный в этой дьявольской истории кто вам друг, кто на вашей стороне. Для Самди вы – агенты кровавых чекистов, для Адамковского – ужасные призраки прошлого, для Багрымчика – отработанный материал, для директора гимназии – посланцы злых сил. Я один вас понимаю. И я сделаю всё, чтобы вас спасти. Я позаботился о твоих родителях, маленький Барсучонок. Я вытащил тебя из опасности. И я сделал так, что вы опять были вместе.
– Я понимаю, – сказала Диана, – Но – зачем мне убивать Адамковского?
– Это вопрос мести и выгоды. В конце концов, именно он решил сделать из тебя девочку-убийцу.
– Он меня узнает.
– Нет. За все годы следствия он не удосужился даже на тебя посмотреть! Он не знает, какая ты на самом деле. А я – знаю. И я знаю, что есть люди, готовые хорошо заплатить за этот выстрел. Тебе уже, наверное, всё равно, кого убивать, правда? А раз ты уже взрослая девочка, мы приготовили тебе гонорар. Денег хватит на то, чтобы даже я тебя при желании не нашёл.
– Я Щуру уже всё сказала.
– Скажи и мне.
– Губернатора очень хорошо охраняют.
– А у нас есть очень хороший план. Смотри…
Зарецкий зашуршал бумагой.
Барсучонок сделал один осторожный шаг, второй и вот уже забился в угол. Он вжался в стену, зажимал уши и слышал только отдельные реплики.
Диана возвращается домой. Вместо школы она будет делать то, что умеет и любит – пробираться, стрелять и уходить от погони. Ей это нравится. Ей будет хорошо.
