– Тебе их понимать и не нужно, – девушка отвела взгляд, – Их поймёт тот, кому ты будешь служить.
– Я бы хотел служить городу. Если нужно служить городу под началом Евдокса…
Девушка не слушала.
– Скажи, – произнесла она после небольшой паузы, – а не слышал ли ты чего-то интересного от своего друга? Например, насчёт второго раунда.
– Даже если и слышал, вы не успеете поменять ставку.
– Так что ты слышал?
– Я ничего не слышал. Маэс был расстроен, в смятении… Он не мог решиться.
– И что он решил?
– Он мне не сказал.
– Даже он не сказал, он что-то решил. На такой бой не идут, если не принял решение.
– Да, но я не знаю его решения.
– Он мог, скажем, проговориться.
– Этого не случилось.
– Но ведь ваш царь Палак тоже не говорил тебе, что собирается захватить Херсонес. И ты, тем не менее, в этом уверен.
– Я это знаю, потому что это неизбежно. Палак – больше не варварский вождь, а царь. У царства должен быть выход к морю. Иначе это не царство, а что-то сарматское.
– Почему тогда Палак не захватит Ольвию? Или какой-нибудь из наших малых городов. К примеру, Калимен. Или его не устраивает то море, что в Калимене?
– Я знаю, что этот человек лишён чести. Он может напасть куда угодно. На Климену. На Херсонес. На Ольвию. Но я сейчас в Херсонече. И Херсонесу нужно, чтобы я его защищал. Со временем вы поймёте! Но будете уже в рабстве!
– Не бурли, волк. Всё закончилось. Царь Палак уже не нападёт на Ольвию.
– Вы говорите уверенным голосом, – Лик чувствовал во рту горечь, – Похоже, вы и так знаете о том, что происходит в степи, намного лучше, чем меня.
– Совсем чуть-чуть больше. На одну вещь. Царь Палак не станет захватывать Ольвию, потому что он её уже захватил. Вчера, пока вы с приятелем валялись в подвале, армия царских скифов вошла в город. Сам Палак зарезал лошадь на ступенях храма Дельфиния и разместился в старом дворце Скила. Свободного города Ольвии больше нет, он часть державы царя Палака.
38
Лик взглядывался в её глаза. Но они не дрогнули. Всё такие же глубокие, тёмные, чуть насмешливые.
Похоже, Милето говорит правду. Или хотя бы верит в то, о чём говорит.
– Откуда вам это известно? – пробормотал юноша.
– Видишь, волк, и от женщины польза бывает.
Мелито сделала рукой незнакомый жест. Молчаливая девочка подошла к Лику и протянула ему чашу.
– Что? – не понял Лик.
– Выпей, милый, выпей.
Юный невриец принюхался. Судя по аромату, это было тёмное вино. Похоже на вино, что подавали на пиру, но запах отличается. Наверное, другой сорт.
– Я не пью неразбавленное, – сказал Лик.
– А почему говорят, что пить неразбавленное – это скифский обычай?
– Неразбавленным пьют мёд. Это другое.
– Боишься, что соплеменники прикончат, как Скила и Анахарсиса?
– Боюсь впасть в безумие и не вернуться.
– Разве вы, скифы, не впадаете в безумие, когда плясать у костров?
– Такое безумие нам привычно. И за нами присматривают жрецы, чтобы душа не улетела слишком высоко.
– Я попрошу Сагилла за тобой присмотреть.
– Сагилл сейчас занят. Прошу, расскажите мне про Ольвию!
– Разбавь ему, – приказала Мелито. Когда она говорила с рабыней, голос у неё становился холодным и непреклонным. Казалось, каждое слово было выковано из металла.
Девочка поднесла кувшин и долила воды. Кубок чуть заметно потяжелел, но вино по-прежнему казалось густым, словно кровь.
– Ты бывал в Ольвии? – быстро спросила Милето.
– Нет, никогда.
– Пей! – теперь этот голос приказывал.
Если это поможет узнать больше – стоит подчиниться.
Лик принял чашу и начал пить. Глоток за глотком, кислая жидкость падала в желудок и вспыхивала в крови мириадами искорок.
…Всё.
Лик оторвал от губ край опустевшего кубка и выдохнул. Его немного мутило. Тяжёлые каменные стены покачивались перед глазами, как будто комнату подвесили на верёвке.
Служанка забрала опустевший кубок.
– Что скажешь, волк? – осведомилась Мелито.
– Всё… хорошо.
– Что же хорошего?
– Святотатец… Палак… в Ольвии. Пока он там… он не придёт сюда.
– Ты так ждёшь его, что только о нём и думаешь.
– Да… чтобы убить его. И пить вино… уже из костяной чаши.
– О…
Барабан!
Барабан проснулся!
Это Ифито! Она бьёт, бьёт, бьёт…
– Что случилось? – спросила девушка, – Тебе плохо?
– Там… – лицо неврийца взмокло, – на арене… что-то.
Мелито нахмурилась. Теперь и она различила удары. И ритм ей был явно не по душе. По очаровательному лицу пробежала брезгливая тень.
– Вот и выяснилось, – прошептала девушка.
Тихо, бесшумно даже для чутких ушей ликантропа, она поднялась с ложа. На пряжках сандалий сверкнули золотистые бериллы-гелиодоры.
Девочка-служанка шагнула к ней, с кубком наготове. Лик повернул голову в угол и убедился, что амфора осталась на месте.
Получается, амфора – собственность города. А кубок – нет. И девочка – тоже нет. Только зачем он об этом думает? Ответа тоже нет…
Мелито приняла кубок и опрокинула в рот вино. Прямо так, неразбавленным.
– Я… пошлю за тобой, – прошипела она, – Потом, когда ты будешь мне нужен.
И Милето двинулась за перегородку, туда, где фыркали лошади. Девочка семенила следом, бесшумная, словно тень.
Где-то справа заскрипели деревянные ступени. Лик повернул голову и увидел ещё одну полукруглую дверь. Странно, эту он не заметил.
Оттуда и показался Маэс. Он вышел на свет – в человеческом облике, с заплывшим фиолетовым синяком на левой скуле и царапинами. Одна царапина была на руке, другая, длинная – на левом боку. На них проступили капельки крови, почти чёрные в золотом сиянии жаровни.
– Ты тоже здесь? – спросил он.
– Я… да.
Маэс смотрел на пустое ложе. Лик вдруг ощутил себя виноватым – как будто он всё это сюда и притащил.
– Это была Мелито, – заговорил он, – Она, опять она. Хотела знать про тебя, но я ничего не сказал. Тебе вина дать, или что?
– Мелито, значит…
– Да, она. Сказала, что Палак захватил Ольвию. Если это правда…
