Это было похоже на сбор скифской армии, когда провозглашают нового царя. Лику было тогда лет десять и он смотрел с городской стены. Всадники затопили равнину так, что Палака было не разглядеть. А потом грянул приветственный крик и всем стало ясно – у степей полуострова появился новый правитель. Когда затихло, Палак въехал в город. Всех угощали походным варевом, досталось даже Лику.
Потом степные воины пили ставленный мёд, а ремесленники прятались в домах и даже ставни опустили. Опасались, что их будут бить – не за какую-то вину, а просто так, от избытка радости.
Слуг и ремесленников не положено провозглашать на провозглашение царя. Не хватало, чтобы горожане решали за вольных скифов, кто их правитель.
Маэс вступил на свободное пространство между храмом и народом и с презрением посмотрел на собравшихся.
Лик огляделся, прикидывая, куда встать. У него было куча вопросов. Но шептаться со своими по-скифски было боязно – вдруг собравшиеся решат, что он их на что-то подговаривает. А люди на площади были хоть и местные, но он не знал их имён.
Наконец, он заметил ближе к ступеням кучку домочадцев Евдокса. Среди них стояла Милето, в простом покрывале и мышино-сером платье, похожая на мидийскую служанку. Но даже этот наряд был ей очень к лицу.
Лик подошёл к девушке, улыбаясь, словно только что пообедал.
– Это была славная победа, – сообщил он, – Она войдёт в историю города.
– Да, – девушка говорила с трудом, – Пожалуй, вы и правда угодили в историю.
– Как думаешь, какую награду нам присудит совет?
– Народ гераклейцев умеет награждать, – произнесла девушка, – Вам предложат три подарка, на выбор. Кинжал, верёвку и чашу с отваром цикуты. Выбор трудный, но ошибиться нельзя.
– Что…
– Вы устроили битву, пожар и погром в чужом городе. Вам этого не простят.
– Вот и увидим, – Лик сделал вид, что он – победитель и ему всё равно.
– Что ты выберешь? – повторила девушка.
– Дело пока не решено…
Лик чуть не ответил, что достанет меч и будет сражаться. Хотя меча у него не было.
– Я живу в этом городе с рождения, – продолжала Мелито, – Я видела, как решаются такие дела. Народ казнил и за меньшее.
– А что с вождями красных колпаков? Их тоже казнят?
Девушка усмехнулась.
– Их вожди сидят на скамьях Совета. Неужели ты думаешь что Совет будет судить сам себя?
Говорить стало непросто. В груди юноши поселился страх – и он всё больше разрастался, парализуя и пробирая до костей.
– Надо было захватывать пленных, – пробормотал Лик.
– Зачем тебе пленные, волчонок? Что ты с ними делать собираешься? По быстрому продать в рабство и пытаться подкупить Совет серебром.
– Ну, можно предложить их казнить, – ответил Лик, – вместо нас. Или в жертву принести Могучей Луне.
– И как вам это поможет?
– Совет увидит, кто был виноват.
– С Советом это не пройдёт. Их волнует порядок, а не справедливость.
– С богами проходит….
– Что-то ты слишком уважаешь наш Совет. С богами его сравниваешь. Не знаю, как у вас, скифов, но у наших богов – постоянные драки и дебоши.
– Вот почему так тяжело жить в ваших городах, – пробурчал Лик, – У вас тут даже боги дебоширят.
Он повернулся к агоре.
Прения продолжались. Уже другой оратор обличал скифов во всеразличных мерзостях. Он отчего-то напирал не на свирепость, а на распущенность, и описывал её во всех подробностях.
Маэс отвечал. Его, похожи, приняли за командира. А он был не против.
Слушать это было невыносимо. Лик снова повернулся к девушке и спросил:
– Кто для тебя мы, оборотни. Люди или звери?
– Разные люди говорят разное.
– Я спросил, что думаешь ты. Твоё мнение мне важнее, чем мнение всех с этой площади вместе взятых.
– Когда вы обрастаете, тот от зверей вас не отличишь.
– В волчьем виде мы выглядим как звери. Потому нас и называют ликантропами. Но я спрашивал про нас целиком… Во всех формах, – Лик не читал Аристотеля, так что слов ему не хватало.
– Вы похожи не зверей и в человеческом виде, – ответила Милето, – Особенно, когда раздеты. Это не так плохо, многие девушки любят домашних животных.
– …Хорошо бы воды холодной, – пробормотал над ухом голос привратника, – Чего они там решают? Ничего не поймёшь.
Он стоял, пропахший горькой гарью и солёным потом, слишком большой и неуклюжий для этой людной площади и щурился на солнце. Солнце грело всё сильнее.
Лик встряхнулся, словно очнулся от случайного сна. Надо было сделать над собой усилие слушать, о чём говорят на ступенях.
Спор бестолков. Однако, именно он решит их судьбу.
– Ты мудро говоришь, Филон, – говорил Аполлонид, высоченный архонт с лужёной глоткой., – Но у нас, увы, другой случай. Какая польза городу от этих разбойников? Мы даём им пищу, крышу, защиту – и что получаем? Пожар в предместье?
– Какую пользу я принёс жителям города? – воскликнул Маэс с видом смертельно оскорблённого, – Ты спрашиваешь у меня, какую пользу я принёс жителям города?.. Спроси у тех, кто ставил на мою победу во втором агоне – сколько они на мне нажили за одну сегодняшнюю ночь?!
И правда – многие из собравшихся побывали на последнем ночном представлении и, судя по зевоте, не успели толком выспаться.
50
Ихневмон чувствовал, что не может больше смотреть. Глаза кололо, словно он стоял возле горящего жертвенника. Он попробовал пальцем – и обнаружил, что это слёзы.
Мальчик всхлипнул и побежал прочь от судилища. Он проталкивался через толпу, пока в лицо не дохнуло сыростью священной рощи.
Источник журчал, как ни в чём ни бывало. Возле небольшого храма – никого.
Ихневмон поднялся по ступенькам, вошёл внутрь. Дверь отперли, но занавеси на окнах так и не подняли – видимо, остальные служители были на площади. Казалось, даже статуя богини погружена в сон.
Ихневмон осторожно обошёл мраморную громадину и проскользнул в задние комнаты.
Сагилл сидел, склонившись над свитком. Язык пламени в светильнике горел спокойно и ровно, похожий на лезвие. Ифито в комнате не было, и без неё вся обстановка казалась строгой и торжественной.
Ихневмон разглядел, что свиток написан гераклейским письмом.
– Что такое? – поинтересовался энарей.
– Тут спокойно и тихо, – ответил Ихневмон, – Я лучше здесь постою, пока моих друзей судят.
– Настоящие философы, Ихневмон, не прятались от жизни, – заметил Сагилл, – Ты узнаешь это, когда подрастёшь и прочтёшь чуть больше свитков, чем проходят в схолиях. Мудрый Селевк исправил законы города Локри, Харид написал новые законы для Регии, Архит работал для тарентян, а Солон, что не знал меры ни в речах, ни в разврате, – в Атенах, самом известном из городов. Биант и Фалес составили морские карты для Милета, а Анаксимандр помог основать Аполлонию. Про дела Хилона Лакедемонянина и Клеобула Родосского даже ты знаешь. Отважного Ксенофонта тоже называют мудрецом, а его наставник участвовал в трёх битвах. В старых свитках философами называют Перикла, Эпиминонда, Фокиона, Аристида, Эфиальта… Там, где демократия, философы заседают в собраниях, а при царях – стремятся стать советниками или наставниками наследников.
