Ихневмон не привык ездить верхом. Болели ноги, к горлу подкатывала тошнота. Лошадь чувствовала, что всадник ей не хозяин и упорно плелась в хвосте кавалькады. Хотелось вернуться в город – но потом, когда приключение закончится.
Чтобы отвлечься, Ихневмон решил посмотреть на спутников. Но он мог видеть только спины и Килона. Килон ехал, как всегда мрачный, но теперь его лицо накрыла тень странной безнадёжности. Ихневмон уже привык, что его друг уверен – дальше будет хуже. Но сейчас у Килона был такой вид, словно дальше уже не будет вообще ничего.
Нужное им меcто стояло на отшибе. Над потёртой черепицей поднимался дымок, и издали казалось, что поместье уже горит. Потом они подъехали поближе и увидели, что с домом всё в порядке. Разве что побелка кое-где осыпалась и стояла непривычная тишина, словно перед грозой.
Евдокс огляделся, а потом повернул голову.
– Иди ты, Ихневмон.
– Я?
– Да, ты.
– Что мне ему сказать?
– Просто, поговори. Предложи ему выйти за ворота, – ответил Евдокс, – Вы же приятели.
– Но зачем ему выходит за ворота?
– Чтобы со мной поговорить. Я с ним тоже успел подружиться.
– А они? – Ихневмон кивнул на незнакомых всадников.
– А они меня охраняют. На дорогах опять бывают… банды разбойников. И некоторые из этих разбойников – оборотни.
Сначала Ихневмон испугался. Тысячи вопросов полезли из головы, словно грибы из трухлявого пня. Но Ихневмон не стал их задавать. Он спешился, ойкнул от укола боли в затёкших ногах, и заковылял к воротам. Постучал локтём, чтобы нечаянно не посадить занозу.
– Кто идёт? – спросили с той стороны.
– Друг вам здравствовать желает, – торжественно ответил Ихневмон.
– Мы пускаем лишь по одному.
– А я и пришёл один.
Его пропустили. Удивительно, но незнакомый рыжеволосый привратник был ненамного его старше. Хотя смотрел, конечно, с презрением. Это был рыжий и долговязый тавр, непреклоный сын непроходимых гор.
В городе, на агоре, тавры всегда смотрелись очень забавно, особенно когда пытались продавать трофейные статуэтки. Но здесь, неподалёку от смерти, горный скиф был в своей стихии.
Посередине двора дымила жаровня. Рядом стоял Лик и жарил лягушек, нанизанных на тот самый акинак.
Невриец только чуть-чуть приподнял голову, но Ихневмон заметил, как блеснули глаза.
Значит, узнал. Не мог не узнать.
– Будешь лягушку? – спросил Лик.
– Нет. Меня тошнит, я не могу есть.
– Зря, – ответил Лик и отправил в рот кусочек сладкого белого мяса, – Я всегда угощаю друзей самым лучшим.
– А ты ещё считаешь себя моим другом?
– Что плохого ты мне сделал?
– Я живу в городе. А этот город тебя изгнал.
– Изгнал меня совет, свободным голосованием. Я вам не враг и всегда готов вернуться.
– Ты для этого нас позвал? Чтобы перед советом оправдываться?
– Да. Я бы хотел говорить с людьми, а не с городском советом.
– Так… говори. Хотя нет, не говори. Я даже не совершеннолетний, куда тут. Там, снаружи, Евдокс дожидается. Я думаю, тебе надо говорить с ним.
– Прекрасно, пусть дожидается, – произнёс Лик. Но не тронулся с места.
Ихневмон подождал: Лик съел ещё одну лягушку, а остальных столкнул в деревянную миску. Будет угощать сподвижников.
– А где госпожа Статира? – осведомился Ихневмон.
– Зачем спрашиваешь?
– Хозяйку положено приветствовать.
– Плохо ты о своём здоровье заботишься, – прошептал Лик, – раз задаёшь такие вопросы. Смотри, бывает так, что после таких вопросов человек заболевает. Не время их задавать, ты же понимаешь.
– Я буду смотреть в оба, – пообещал Ихневмон и шагнул к выходу. Потом остановился, задумался и добавил:
– Наверное, ты слышал. Говорят, царь Палак собирается воевать с нашим городом.
– Они говорят, – заметил Лик, – а я знал с самого начала. И говорил вам, горожанам. Но вы, гераклейцы, считаете себя и так умными. Несколько волков в городе вас испугали сильнее, чем преступный царь и его армия.
Ихневмон потупил глаза.
– Я тебе ещё друг? – спросил он.
– Мы из одной чаши не пили, – заметил Лик, – ни кровь, ни даже воду. В моём положении дружба значит очень много. Мне нужны соратники, кроме дружбы мне дать им нечего. Ты сам знаешь, что такое скифская дружба.
Ихневмон вздохнул, а потом вдруг протянул неврийцу правую руку. По-детски тонкая рука была бледная, но загорелая, цвета смеси молока с тёмным мёдом.
– Ты чего? – Лик удивился. – Что всё это значит?
– Если тебе важно, чтобы дружбы была с кровью, – голос Ихневмона дрожал, на ресницах блеснули слезинки, – можешь резать. Думаешь, я не уважаю ваши скифские обычаи? Я уважаю всё, что уважаешь ты – и богов, и дружбу, и всё что угодно, хотя в седле пока не держусь. Смешаем кровь с вином в чаше и будем пить, как у вас принято, раз ты мне не веришь. Уверен, в этом большом доме есть не одна чаша! Думаешь, я боюсь крови? Я уже учусь их не бояться!
Что-то дрогнуло на лице Лика. Он отложил акинак, собрался с мыслями.
Но тут Ихневмон всхлипнул. Лик не выдержал, бросился на друга и обнял.
– Друг мой Ихневмон, – заговорил Лик, – Не надо ничего резать, понимаешь? Не надо. Ты уже показал – нашей дружбе не нужны ни кровь, ни ножи. Мы любим одно и то же. И поэтому мы друзья – пусть сила рока и раскидала нас за разные стены. Мы стали друзьями за несколько встреч и я кленусь Ветром и Акинаком, перед лицом могучей Луны, что не изменю нашей дружбе.
Ихневмон не ответил. А потом Лик почувствовал, как по груди растекается влажная теплота. Это были слёзы. Ихневмон плакал – он сам не знал, от обиды или от счастья.
Глава 23. В небо на белой стреле
73
Евдокс ждал. Он даже не спешился.
Где-то за стенами шёл разговор. Евдокс не знал, о чём они говорят, хоть и делал вид, что знает всё на свете.
Поместье смотрело на него с презрением хищника. Оно проглотило Ихневмона. Проглотило Лика, каким Евдокс его знал.
Хорошо, что Лик успел послать весточку, прежде, чем сюда войти. Возможно, это его последнее письмо.
Девица, что принесла послание, довольно красива. У Лика хороший вкус. Неясно, спят ли они вместе – но он выбирает посыльного правильно.
Дверь открылась – совсем чуть-чуть, достаточно, чтобы проскользнуть человеку. В пыль перед воротами ступили аккуратные сандальки Ихневмона, а за ними – босые ноги Лика с белыми следами от уже заживших царапин.
