— Все точно сговорилось против нас: ветер, море, люди и сама земля, как бы нарочно убегающая от нас, — говорил находившимся около него молодым людям капитан, долгое время молча водивший по всем направлениям подзорной трубой. — Лучше бы уж снова разразилась буря, чем это неспокойное затишье: по крайней мере, один бы конец. Стоим на мертвой точке и неизвестно, сколько еще времени придется пробыть в таком положении. Сегодня уже седьмой день, как мы покинули «Андалузию», а я был уверен, что не пройдет и трех дней, как мы будем у цели. Забыл, что не мы распоряжаемся стихиями, а они сами.
Так прошел и этот день. Ночью ни капитан, ни боцман, ни дон Педро не смыкали глаз; оставаясь кто на корме, кто на носовой части плота, они наблюдали, не покажется ли наконец где-нибудь вожделенный берег.
Команда усиленно работала веслами, но плот едва двигался вперед. Казалось, он превратился в свинец или притягивался чем-то снизу. С вечера до утренней зари было пройдено всего несколько миль.
Полуголодные матросы глухо роптали между собой на капитана, вовлекшего их в такое безумное предприятие. Наобещал чуть не золотые горы, а вместо того подверг их всевозможным лишениям.
Пока экипаж еще сдерживал кипевшие недобрые чувства, но по мрачным лицам и злобным взглядам матросов было видно, что достаточно небольшого толчка, чтобы все таившееся в них бурным потоком вылилось наружу.
Прошло еще трое суток уже без всякой пищи. Напрасно матросы старались поймать хоть одну рыбу, напрасно и капитан истратил несколько зарядов, надеясь свалить хоть одного из альбатросов, иногда пролетавших над самым плотом, но, к несчастью, слишком высоко, так что их не могла настигнуть пуля.
Наконец, начиная свирепеть от голода, команда перестала исполнять распоряжения не только боцмана, но и самого капитана. Это был очень зловещий признак. Одновременно с тем в сердцах матросов вспыхнуло озлобление против дона Педро и его сестры, в которых они видели главных виновников своих бедствий.
Цель плавания экипажу хорошо была известна. Сам капитан сообщил своим людям, что дело это связано с сокровищем, скрытым знаменитым капитаном Фернандо де Бельграно в Голубых горах для своих детей, отправлявшихся за этим кладом. Сначала матросы, разумеется, были в восторге от перспективы получить богатое вознаграждение за переход по малоизвестным местам Тихого океана, в настоящее же время готовы были бы променять все золото мира на сытный обед и горько сожалели о тех днях, когда они спокойно плавали вдоль западных берегов Америки, где не могло быть такой голодовки.
Эта перемена в настроении команды не могла укрыться от зоркого взгляда капитана и вызвала в моряке самые мрачные опасения.
— Если еще долго не будет видно берега и нам не удастся раздобыть хоть какой-нибудь пищи, то дело наше дрянь, — говорил он боцману. — Особенно страшно становится мне за дона Педро и его сестру. Наша голодная команда такими алчными глазами смотрит на них, что того и гляди произойдет что-нибудь ужасное.
— Сохрани, Господи! — вскричал боцман. — Попробуй только кто-нибудь тронуть хоть пальцем сеньориту — минуты не дам ему прожить, клянусь вечным блаженством моих родителей!.. Говорили вы об этом дону Педро, капитан?
— Разве можно!
— То-то, капитан! Молодой человек горяч и может раньше времени вызвать бурю„ Винтовки и амуниция у вас в каюте?
— Разумеется.
— Смотрите, чтобы кто-нибудь не стащил их во время вашего сна или отсутствия.
— Будь спокоен, никому не удастся: ты знаешь, как я чутко сплю, а уходя, всегда запираю помещение.
— Всего у нас девять винтовок, капитан. Не лучше ли оставить только четыре, а остальные выбросить в море?
— Я уже думал об этом, Ретон, но потом сообразил, что на острове среди людоедов лишнее оружие нам не помешает.
— Это верно, капитан. Но если мы еще долго не доберемся до этого заколдованного острова, который не дается нам в руки, то как бы нам не пришлось раскаяться в излишке оружия. От голода люди чумеют; возьмут да и пристрелят нас нашим же собственным оружием. Нам для обороны достаточно и четырех винтовок, а остальными могут воспользоваться наши враги.
— Ну, мы это увидим, Ретон, — проговорил дон Хосе. — Да, положение наше несладкое. Я сильно опасаюсь, как бы наши молодцы не вздумали повторить тех ужасных пирушек человечьим мясом, какие были устроены потерпевшим крушение экипажем «Медузы».
Опасения его оказались вполне основательными. В тот же вечер семеро из команды, в том числе и Эмилио, собрались на корме и, делая вид, будто намерены продолжать свои бесплодные до сих пор попытки рыболовства, шепотом завели такую беседу, от которой у каждого слушателя кровь застыла бы в жилах.
Юнга, несмотря на свою страсть к зубоскальству, пользовался любовью матросов, бывших когда-то приятелями его умершего отца, в свое время славившегося в качестве искусного лоцмана и хорошего товарища.
— Пора наконец решиться, — говорил Эмилио, когда один из матросов спросил, какого он мнения относительно обсуждавшегося дела. — Что же мы, как круглые дураки, будем умирать с голоду, когда под руками столько вкусного мяса? Ждать, когда доберемся до земли, — бесполезно. До тех пор мы все передохнем с голодухи.
— Страшный ты делаешь намек, паренек, — заметил Джон. — Ведь мы не людоеды.
— Ну, это говори за себя или еще там за кого, Джон, — отозвался другой матрос. — До сих пор и я не был людоедом, но теперь готов им сделаться, только бы утолить голод» Третьи уж сутки он переворачивает все мои внутренности.
— Каждому из нас суждено умереть, — заметил третий. — И не все ли равно, нынче или через несколько лет придет смерть? Я, например, хоть сейчас готов.
— Да, но не от голода же! — перебил Эмилио. — На такую смерть мы к капитану не нанимались И не по своей вине мы попали в такое дьявольское положение, не правда ли, товарищи? Ведь не будь этого сеньоришки и его сестры, которые вбили себе в голову рыскать по неизвестным морям в поисках какого-то, может быть, вовсе и не существующего клада, мы бы и горя не видали. Поэтому я без дальних рассуждений предлагаю убить их и съесть, — заключил он.
При этих словах, совершенно хладнокровно произнесенных юнгой, к которому всегда благоволили пассажиры, в особенности девушка, матросы в ужасе переглянулись, чуть не выронив из рук удил.
— Джон, — обратился один из них к американцу, — погляди тут, как бы нас не подслушали. Даже товарищи пока не должны знать, о чем мы тут ведем разговор. В свое время все узнают.
Американец встал и, пройдя несколько шагов, засел между двумя бочками, откуда ему видна была вся палуба.
Капитан с боцманом находились на носу. Они тоже о чем-то вполголоса переговаривались, очевидно, не подозревая о совещании кандидатов в людоеды. Остальные матросы сидели вдоль одного из бортов, в противоположной от заговорщиков стороне. Дон Педро с сестрой заперлись в каюте и, наверное, уже спали.
