— Ты что спряталась? — подошел ко мне Кузьма минут через пять. — Я тебя звал.
— Я не слышала, — солгала я.
— Угу… Сейчас вернусь.
И он пришел со своим недопитым бокалом, занял второй шезлонг и вытянул ноги. Я следила, как шевелятся его пальцы, точно на пианино играют, и не нарочно переняла игру. Мои двигались не так быстро. Кузьма, видимо, заметил мои манипуляции и перекинул правую ногу ко мне на шезлонг. Я перестала дергаться, замерла, а его пальцы продолжали двигаться уже поверх моих.
— Можешь поспать завтра лишние пятнадцать минут, — сказал он вдруг, протягивая ко мне руку, которая быстро нашла зазор в футболке и сжала горячую кожу, проверяя объем талии. — Перелезай ко мне.
— Шезлонг не выдержит, — хотела отшутиться я, но пришлось хихикнуть, потому что Кузьма вдруг защекотал меня. — Кузь, прекрати. Я боюсь щекотки.
— Я помню… Думал, вдруг переросла… Ну иди ко мне…
Его рука проползла подо мной и стиснула уже другой бок, теперь еще более горячий.
— Кузь, не надо…
— Надо, надо… Иногда полезно по вечерам заниматься стиркой. Смотри, что нашел у тебя в рюкзаке.
Я чуть повернула голову — между пальцами у него блестел заветный квадратик.
— В самом дальнем кармашке спрятался, уж и не помню, с какого времени. Один-одинешенек. Поэтому всего лишь пятнадцать лишних минут сна. Пошли?
Сердце ухнуло в пятки, и пальцы на ногах снова зашевелились — на этот раз не подыгрывая Кузьме, а чтобы удержать сердце, и оно не вывалилось бы на цементные плиты. Я опустила глаза, почти зажмурилась, поэтому не видела, как он присел, лишь услышала, как скрипнул шезлонг. Взгляд мой покоился на цветке — на него сверху капала вода из кондиционера, и поэтому вокруг горшка образовалась огромная лужа.
— Его не зальет? — спросила я шепотом, гадая, что же это за цветок. — Я про герань…
А может это и не герань вовсе.
— Так нормально?
Он не просто подвинул горшок. Он еще и воду из блюдца вылил… Или как это корыто там под горшком называется…
— Прошу! — Кузьма распахнул передо мной входную дверь.
Та оказалась открытой. Он ее не закрыл. И ключа не было в двери.
— Где ключ? — спросила я машинально.
— Боишься, что тебя украдут? — он смеялся. — Не украдут. Не отдам.
Он хлопнул дверью — помог кондиционер. Мне же он не помогал. Мне было жарко, душно и неловко. Хотелось в туалет. Чертов арбуз!
— Даш, ну чего ты?
А я уворачивалась от поцелуев — впервые.
— Не хочешь?
Он держал меня взглядом сильнее, чем если бы стиснул щеки ладонями.
— Хочу… — прошипела я пересохшим ртом. Вся влага скопилась внизу живота. — В туалет. Арбуз.
Он отпустил меня. Даже подтолкнул.
— Как по Хазанову, прямо… — Кузьма расхохотался, а я улыбнулась, одними губами. Они почему-то никак не разлеплялись. — Иди. А я пойду помидоры полью.
Мой рот наконец открылся.
— Сдурел? Я быстро…
Теперь он расхохотался в голос.
— Из другого шланга!
Теперь ржала и я. Как конь. Нет, как кобыла! Блин, сейчас трусы станут мокрыми.
— Фотографировать не буду, темно.
А я уже и забыла. А он все помнит. Блин…
Я хлопнула дверью, а та снова попыталась открыться. Наглая! Хорошо, что помидоры росли далеко от дома — у меня случился просто водопад, а это я еще не допивала арбузного сока. Но была красная. Черт… Какая же я красная… Нажала чуть-чуть на кожу — даже на тон не побелела. Ополоснула лицо — не помогло. Схватилась за зубную щетку. Как раз в тот момент, когда вошел Кузьма. Дверь-то я не закрыла.
— Мне побриться?
Я кивнула. Еще пять минут… лишних. Нет, не чтобы передумать, а чтобы набраться смелости.
— Ты ко мне или я к тебе? — спросил он, намылив щеки. — Встретиться на середине не получится. Там стена.
Я прыснула со смеха. Нервно. И еле пропыхтела:
— Ко мне.
Он кивнул и схватился за бритву.
— Не смотри под руку. Порежусь.
Я отвернулась, но не ушла. Лучше уж у стола стоять, чем сидеть, сжавшись, на кровати. Или…
— Даш, что ты делаешь? — крикнул Кузьма из ванной.
— Со стола убираю.
Да, я это делала. Машинально. Трясущимися руками. Умоляя себя успокоиться. А то прямо Бегемот какой-то, тот, что боялся прививок. Раз и все. А я уже, кажется, белая, желтая, серобуромалиновая в крапинку…
— Даш, давай потом запустим машину… — Кузьма стоял у меня за спиной. — Не хочу, чтобы она шумела…
Я осталась стоять. К нему спиной. Держась за ручку посудомойки, чтобы не упасть. Но когда почувствовала его руки на голой груди — сдалась, и футболка мягко соскользнула с пальцев. Потом его пальцы нашли пуговицу на шортах, которую я с таким трудом недавно застегнула. У него она слишком легко вышла из петельки. А у меня даже ноги тряслись, когда я переступала через две упавшие на пол тряпочки. Его руки исчезли. Краем глаза я видела, как на спинку стула легла его футболка и следом скомканные шорты и…
— Забыл.
Он вновь схватил их и сунул руку в карман. Я обернулась. Заставила себя встать к нему лицом, но он тут же спрятал блестящую обертку у меня за спиной, прижимая твердой рукой мою грудь к своей. Но она не прижалась — между нами, точно копья, стояли мои соски. Впрочем, не одни они мешали единению наших тел. Но целоваться мы могли, и за поцелуями я не заметила, как мы оказались в спальне. Темно, но комната крошечная — мимо кровати не упадешь. Но мимо подушки я все же упала. Но я ведь пришла сюда не спать… Спать не на подушке.
Я гладила Кузьму по волосам. Это оказалось так же легко, как и на скамейке у моря. Его вихры будто созданы для того, чтобы их гладили.
— Как хорошо, что ты редко стрижешься, — прошептала я ему в самое ухо.
— Что?
Он приподнялся надо мной и заморгал. Я это как-то увидела… Ах да, на кухне же горит верхний свет.
— Ничего…
И я прижалась губами к его шее — мокрой, как в море. Но он снова отстранился, уже со стоном.
— Не делай этого никогда. Это слишком приятно. Понимаешь, слишком…
Я не понимала. Ничего. Чего он тянет? В моем пупке уже скоро будет дырка. Хотелось сказать в ответ — слишком долго, но он закрыл мне рот поцелуем. Ничего, догадался сам… Его рука скользнула по моей груди вниз, вернула свободу несчастному пупку, но сама потерялась там, где ждали совсем не ее… Я заскребла ногами, точно краб, и даже ударила коленкой, когда его рука почти полностью утонула во мне. А вдруг?
