Я покорно отвернулась. Хочет сидеть в своем панцире, пусть сидит. Мне вообще до него какое дело? Не до такой уж степени я нравлюсь его маме, чтобы дружить еще и с ее сыном! Мне дочки выше крыши хватило!
— Что? — спросила я, когда почувствовала руку Кузьмы на своем плече.
— Ничего, просто обнять хочу… — Теперь я чувствовала и его нос между лопатками. — Если тяжело, я уберусь…
— Не тяжело, — голос сделался слишком низким, и я даже кашлянула. — Спи… Завтра тяжелый день.
И еще пять таких же…
Глава 53 "Овсянка"
— Кузя, что там?! — спросила я, когда он, выключив прогудевший будильник, остался с телефоном.
— Ничего, — ответил он как-то слишком быстро и вылез из кровати, продолжая сжимать телефон в руке.
Черт с ним! Спокойствие, только спокойствие… Было бы что-то плохое, он бы сказал. А пока…
— Вставай! — вот что он сказал.
Я встала и потерла плечи, которые одеревенели от спанья на одном боку. Никогда бы не поверила, что человек способен всю ночь проспать в одной позе. Но вот он, этот человек — Кузя собственной персоной. Надо было скинуть его руку. Он бы, наверное, и не проснулся. Но я не рискнула и потому полночи промучилась, и вот оно — вставай!
Горячий душ оказался не совсем горячим. Вернее, не совсем холодным. Кузьма включил на водогрее сберегающий режим, и я вместо релаксации получила заряд бодрости. Ага, чтобы громче обычного крикнуть:
— Я не буду есть овсянку!
Господи, ну где он нашел геркулес, ну где? В пустых шкафчиках даже чая черного не было!
— Даша, это супер-завтрак бегуна: овсянка на воде, — проговорил он тоном профессора по валеологии.
— Без сахара? — сострила я и получила серьезный ответ:
— И без соли, — и потом улыбку. — Соли не нашел. Так что запиши себе в шоппинг-лист специи, если ты еще не передумала вечером готовить?
— Ну… — я с неприкрытым отвращением смотрела в тарелку. — Если ты приготовил завтрак, то я просто обязана…
— Ты ничего не обязана! — отрезал Кузьма и залил чайные пакетики кипятком. — Ешь!
Этот приказ прозвучал уже как примирение. Я попыталась его выполнить. Еле проглотила. А вторая ложка сразу пошла назад.
— Кузя, меня от нее тошнит, — призналась я. — Честно! Я не придуриваюсь, — объяснила уже почти что по слогам. — Я не могу и ложки проглотить.
— А ты постарайся…
Ага, умный выискался!
— Подумай о том, что часа четыре ты есть вообще ничего не будешь. Представила? Аппетит появился?
— Нет! — отрезала я и хотела отодвинуть от себя тарелку, но Кузьма ловко перехватил мою руку.
— Даша, ешь. Хоть четыре ложки. Иначе в обморок свалишься.
— Ну, там магазин ведь открыт утром? Йогурт… Ведь йогурт можно?
— Ничего нельзя за час. А я не хочу ждать до восьми. Я надеюсь, что в девять уже отбегаем свое и поедем на пляж.
— Ты сгорел.
— И что? Не заговаривай мне зубы. Ешь! Вот, — он поставил передо мной дымящуюся чашку. — Запивай овсянку, привереда.
Сам привереда! Меня реально тошнит от овсянки. Еще и сваренной на воде. Спасибо, конечно, что воды не пожалел. Каша, в которой стоит ложка, даже в рот бы не влезла.
— Какая ты, Даша, молодец! — объявил Кузя, когда я отнесла в раковину пустую тарелку.
Не совсем пустую. То, что оставалось на донышке, я размазала по стенкам. Молодец? Так бы и врезала ему ложкой по лбу! Лучше бы сказал, как Таська.
— Есть новости? — не выдержала я и спросила.
Кузьма пожал плечами.
— Отсутствие новостей — хорошая новость. Вечером матери позвоню. Отцу звонить не хочу.
— А самой Таське позвонить?
— Она же безрукая… И не хочу, если честно, — он вдруг помрачнел. — Эта сука написала, что навестит Таську, и напишет мне вечером.
— Кристина? — зачем-то переспросила я.
Он кивнул и отвернулся вымыть руки, хотя я только что видела, как он вытирал мокрые о полотенце. Бедный… Ему сейчас не за руль, а побегать надо, раз дрова не поколоть…
— Даш, шевелись!
Я и так уже бегаю, и футбольная футболка уже болтается на моем носу.
— Даш, я ей должен отвечать? — это он подступил ко мне, справившись с этим жутким замком.
— Нет! — стало моей первой реакцией. И я вообще сразу как-то догадалась, о чем он меня спрашивает. — Или… Да, — Ну нельзя действовать на эмоциях ни ему, ни, тем более, мне. — Напиши "спасибо" и поставь точку.
— Смайлик?
— Точку!
Блин, ну чего делает проблему? Ну выматери ты ее, если тебя отпустит! Но ведь не отпустит? Побегаешь, полегчает…
— Кузь, веди осторожно, — сказала я, пристегнувшись.
Он опалил меня злым взглядом.
— Я всегда осторожен.
Ну кто б сомневался!
Но сегодня он действительно вел машину предельно осторожно. После моего замечания или из-за нервов, какая, впрочем, разница.
— Блииин, — протянул он, опустившись лбом на руль, когда припарковал машину прямо у ворот старого города без четверти семь. — Весь мокрый, хоть не беги никуда…
Я посмотрела на него искоса и не стала отстегиваться. Внутренний трус вякал — а давай не побежим, а давай уедем… Ты только намекни, ему сейчас вообще все пофиг. Он просто пытается отвлечься. Отвлеки его чем-нибудь другим… Нет, нет, от этого он еще сильнее напряжется, хихикнул наглый внутренний голос. Ему поплавать надо…
— Кузь, пошли! — заткнула я себя. — А то будет жарко.
Он не пойдет. Он побежит. Сначала, конечно, затянет мне кроссовки.
По дороге у нас фонтан, чтобы умыться и наполнить бутылки. Затем стена, чтобы попрыгать и разогреть мышцы. Прежнего страха и беспокойства не ощущалось, но и радости от предвкушения бега тоже. Бегуньей мне не стать ни в специальных кроссовках, ни без них. Но я пробежала, пусть и не без болей во всех местах, а не только в боку, пару километров, а может даже больше, потому что под конец сама вылила себе оставшуюся воду на голову, не думая уже ни о красных щеках, ни о мокрых подмышках, ни о негнущихся ногах.
Мы бежали всю дорогу нога в ногу, и пусть я понимала, что Кузьма подделывается к моему шагу, но не чувствовала себя абсолютной клячей. Пока бежала. А сейчас мне сделалось обидно, что Кузьма ни словами, ни делом не выказал никакого восхищения. Меня не тянуло делиться с ним капельками моего пота и брать взамен его, но такое безразличие, возникшее на ровном месте, меня не радовало.
А вдруг если это и есть все то, что он ко мне чувствует, и все предыдущие восторги были напускными… Это было своеобразное заигрывание, чтобы уложить меня в постель. А теперь постель, похоже, — это то, что он не хочет получить от меня даже в самом страшном сне.
