– Я подумал насчет твоего предложения, – сказал он Мари за завтраком. – Давай так и сделаем.
– Прости, что сделаем? – По утрам она всегда была вялой и рассеянной.
– Давай просто сядем в трейлер и уедем, – сказал он, и ее улыбка легла ему бальзамом на душу. Решение было принято, и теперь ему хотелось как можно скорее его воплотить. Оглядываясь назад, они понимали, что в такой спешке не было нужды, однако они уехали спустя всего четыре дня.
Когда Леон в последний раз прохаживался по комнатам, в них витал дух запустения, словно дом уже попрощался с ними. Они оставили большую часть мебели и вещей – календарь на стене на кухне, кофейные чашки в шкафу, книги на полках, – но комнаты казались опустевшими и заброшенными. Леон никогда не думал, что они с женой примкнут к числу людей, бросивших свой дом. Ему представлялось, что такой поступок ложится на человека печатью позора, но, стоя на подъездной дорожке в утреннем свете в день побега, едва ли не праздновал триумф. Леон отъехал от дома, несколько раз повернул, и вот они оказались на дороге, навсегда покинув привычные места.
– Леон, – сказала Мари, будто делилась с ним восхитительной тайной, – ты заметил, что я оставила входную дверь открытой?
Он искренне обрадовался ее словам. Почему бы и нет? У них не было никаких причин думать, что они смогут продать этот дом. Страна была наводнена более новыми и красивыми домами, в пригородах простаивали целые жилые комплексы. Их долг по ипотеке превышал себестоимость дома. Было так приятно думать, что, оставив дом открытым, они внесли в мир долю анархии. Они знали, что никогда не вернутся обратно, и в этой мысли была особая прелесть. Ему больше не придется стричь траву на газоне или подравнивать садовую изгородь. Плесень в ванной комнате наверху больше не будет его заботой. У них больше не будет соседей. (Тут начинались сомнения по поводу их плана, который, очевидно, не был так уж прекрасен, но казался лучшим среди всех безрадостных вариантов событий. Он взглянул на Мари на заднем сиденье и подумал: теперь нас только двое. Дом был нашим врагом, но он связывал нас с миром. Теперь мы в свободном плавании.)
Последние пару дней, когда они покинули Флориду и ехали на юг, Мари была немного отстраненной, но он знал, что так она переживает стресс – избегая общения, ускользая, замыкаясь в себе, – и к концу недели она вернулась к нему. Они привыкали готовить на крохотной кухне в трейлере, но спустя неделю жизни на колесах наткнулись на дайнер. Пообедать едой, которую они не приготовили сами, казалось им теперь крайне экстравагантным занятием. Они отметили неделю со дня своего побега имбирным лимонадом: Леон был за рулем, а Мари принимала лекарства, которые не сочетались с алкоголем.
– О чем ты думаешь? – спросил он, пока они ели жареную курицу в соусе.
– Об офисе, – ответила она. – Вспоминаю, как я работала в страховой компании.
– Я тоже до сих пор думаю о своей прошлой работе, – сказал он. – Если честно, такое ощущение, что у меня началась совсем другая жизнь.
Работая в судоходной компании, он чувствовал себя подключенным к электрическому току, который освещал целый мир. Теперь, когда он проводил дни в трейлере и ехал куда глаза глядят, он испытывал совершенно другие чувства.
Они провели то лето в основном в палаточном лагере в Калифорнии, недалеко от города Осеано на центральном побережье. Южная часть пляжа выходила к дороге, люди ездили по дюнам на квадроциклах, и моторы издавали на расстоянии высокий жужжащий звук, как жуки. По четыре-пять раз в день на пляж приезжала «Скорая помощь» из-за несчастных случаев с водителями квадроциклов. Но к северу на пляже было спокойно. Леону нравилось здесь бродить. Между Осеано и Писмо-Бич, ближайшим городом вверх по побережью, не было большой разницы. Оба они растянулись на одинокой полосе в Калифорнии, богом забытом побережье с черным песком. Земля здесь потемнела от смолы. По вечерам на пляж слетались стаи куликов и так быстро бегали по песку, что, казалось, на дюйм отрывались от земли и парили в воздухе, их лапки словно смазывались в движении, как у зверей в мультсериале про Дорожного бегуна. Это выглядело комично, но в то же время было трогательно наблюдать, как они все разом меняли направление.
Леон и Мари почти каждый вечер ужинали на пляже. Мари была счастливее всего, когда смотрела на океан, и Леону тоже здесь нравилось. Он старался сделать так, чтобы она проводила побольше времени на пляже, где горизонт был бесконечным, а птицы смешно бегали, как в мультфильмах. Ему не хотелось, чтобы она чувствовала никчемность их жизни. Далеко на горизонте проплывали грузовые суда, и он любил гадать, каким маршрутом они направляются. Ему нравилась бесконечная перспектива Тихого океана здесь, где между Леоном и Японией не было ничего, кроме кораблей и воды. Смогут ли они туда попасть? Конечно, нет, но сама мысль была ему приятна. В своей прошлой жизни он пару раз ездил туда в командировку.
– О чем ты думаешь? – спросила однажды тихим вечером на пляже Мари. Они жили в Осеано уже два месяца.
– О Японии.
– Надо было мне съездить с тобой, – сказала она. – Хоть разок.
– Честно говоря, поездки были скучные. Просто деловые встречи. Я почти ничего не успел увидеть.
Кое-что он все же видел. Ему там понравилось. Однажды он взял два выходных, чтобы посетить Киото, где цвели вишневые деревья.
– Все равно, я бы просто съездила посмотреть.
Они оба понимали без слов: ни один из них больше не покинет этот континент.
Вдали темным прямоугольником в сумерках виднелся контейнеровоз.
– Я не совсем так представлял нашу жизнь на пенсии, – сказал Леон, – но ведь могло быть хуже, правда?
– Гораздо хуже. Было гораздо хуже до того, как мы уехали из дома.
Он надеялся, что кто-нибудь сделал ему одолжение и спалил их дом дотла. С объективной точки зрения масштаб катастрофы был огромным – «у нас был дом, и мы его потеряли», – но в то же время было такое облегчение в том, что больше не нужно думать о доме, о головокружительных ипотечных платежах и вечном ремонте. И в этой нестабильной жизни бывали моменты подлинной радости. Он любил сидеть на пляже с Мари. Хотя они многое потеряли, он был рад, что может находиться рядом с ней.
Но теперь они были гражданами призрачной страны, о которой в своей предыдущей жизни он имел лишь смутное представление, страны на краю пропасти. Разумеется, он всегда знал о стране теней. Он видел ее передовые посты, которые сильнее всего бросались в глаза: убежища из картонных коробок под мостами, палатки, мелькавшие в кустах вдоль дороги, дома с заколоченными дверями, но светом в окнах наверху. Он всегда смутно знал о жителях этой страны, людях, которые оказались за гранью общества, вступили на территорию без удобств и права на ошибку; они ездили автостопом с рюкзаком, в который помещались все их пожитки, собирали бутылки на улицах в разных городах, стояли на Лас-Вегас-Стрип в футболках с надписью «девушки в вашем номере за 20 минут», они были этими девушками в номере. Он видел страну теней, ее окраины и блокпосты, но никогда не думал, что будет иметь с ней хоть что-то общее.
