– Ты правда этого хочешь? – спросил Рафаэль, когда к нему зашел Уолтер. На столе у него лежал раскрытый альбом. Уолтер увидел на развороте таблицу с заголовком «ВырНДН 2007–2008». Выручка на доступный номер. Рафаэль собирался перейти в отель в Эдмонтоне и теперь изучал о нем информацию.
– За отелем кто-то должен присматривать, – ответил Уолтер. – Сэлвин тоже считает, что никто не заинтересован в том, чтобы здание превратилось в руины.
– Послушай, Уолтер, я буду только рад написать тебе самую хвалебную рекомендацию, просто не могу поверить, что ты хочешь здесь остаться совсем один. Ты ведь когда-нибудь планируешь отсюда уехать?
– Ну конечно, я не останусь здесь навсегда, – ответил Уолтер, не желая спорить, но подумал по пути в служебное крыло, что не так уж его и страшит подобная перспектива. Кайетт был первым местом, которое он искренне полюбил. Ему больше не хотелось никуда переезжать. Дайте мне тишину, думал он, дайте мне леса, океан, и не надо никаких дорог. Дайте мне летние прогулки по лесной тропе до деревни, дайте мне шелест ветра в ветвях кедра, дайте мне туман над водой, дайте мне вид зеленых кустов из окна ванной по утрам. Дайте мне пожить там, где не будет людей, потому что я больше никогда не смогу доверять людям.
3.
Спустя десять лет Пол заказал бокал вина в баре в Эдинбурге, развернулся, чтобы вернуться в толпу, и перед ним сидела она.
– Это вы, – сказал он, потому что не мог вспомнить ее имя.
– Здравствуй, Пол.
Она выглядела точно так же, какой он ее помнил, – маленькая собранная женщина со строгой стрижкой, одетая в элегантный костюм с ожерельем, на котором было что-то вроде подвески из куска янтаря размером с грецкий орех с застывшим внутри комаром. Но кто она? Он устал после перелета и был немного пьян, к тому же у него была настолько плохая память на лица и имена, что недавно он стал задаваться вопросом, нет ли у него какого-нибудь расстройства, социопатии – «Может, я настолько зациклен на себе, что не замечаю других людей?» – или легкой формы слепоты на лица, когда не можешь узнать даже собственную жену с новой стрижкой, пускай даже у него не было никакой жены. Череда мыслей проносилась в его голове, пока загадочная женщина терпеливо его дожидалась со стаканом виски в руке.
– Не хочу вас торопить, – сказала она наконец, – но я как раз собиралась пойти покурить на террасе. Не хотите присоединиться? Там вы сможете вспоминать дальше.
Она говорила с американским акцентом, но это не слишком помогло ему узнать ее. На вечеринке собралась пестрая публика с Эдинбургского фестиваля, и у большей части зрителей был американский акцент. Он пробормотал что-то невнятное и проследовал за ней сквозь толпу, но сумел вспомнить ее имя лишь тогда, когда они остались одни на террасе и она закурила сигарету.
– Элла, – произнес Пол. – Элла Касперски. Простите. Я немного устал с дороги…
Она пожала плечами.
– Когда встречаешь человека вне контекста… – Она не закончила мысль. – К тому же столько времени прошло.
– Тринадцать лет?
– Да.
На террасе было холодно, и ему хотелось вернуться обратно. Только не в бар, а в отель. Беда была не в холоде. С практической точки зрения было неудивительно, что он не спал два дня, ведь он летел из Торонто в Эдинбург эконом-классом – еще один пункт из списка вещей, которые он мог с легкостью делать в восемнадцать, но ближе к среднему возрасту – уже с трудом. После встречи с Эллой Касперски он почувствовал себя еще хуже. Судя по всему, внутреннее смятение отразилось на его лице, потому что Элла вдруг смягчилась и легко дотронулась до его руки.
– Все эти тринадцать лет я хотела перед вами извиниться, – сказала она. – Я была зла в Кайетт и слишком много выпила, и то и другое повлияло на меня не лучшим образом. Не стоило просить вас это делать.
– Я мог бы отказаться.
– Вам стоило отказаться. Но для начала мне не стоило вас просить.
– Ну что ж, – сказал он, – по крайней мере, вы были правы насчет Алкайтиса.
Он никогда особенно не интересовался новостями, но недавно прочитал книгу о схеме Понци, которая вышла несколько лет спустя, пытаясь найти в ней информацию о сестре. Винсент была в книге второстепенным персонажем, ее высказывания сводились к цитатам из свидетельских показаний. Очевидно, автор книги не смогла взять у нее интервью, хотя о роскошной жизни Винсент с Алкайтисом ходила масса слухов.
– Да. Я была права.
– Вы знали, что он жил с моей сестрой?
Он курил сигарету, хотя не помнил, чтобы Касперски давала ему закурить. С недавних пор он начал немного заикаться.
– Серьезно?
– Она была барменшей в отеле «Кайетт», – сказал он. – Однажды в бар зашел мужчина, и дальше все случилось само собой…
– Поразительно. Я видела его на фотографиях вместе с молодой женщиной, но никогда не думала, что она как-то связана с отелем.
– Помните хорошенькую барменшу с длинными темными волосами?
Она наморщила лоб.
– Может быть. Нет. Нет, если честно, я ее совсем не помню. Что с ней потом стало?
– Мы не общаемся, – ответил Пол. Винсент существовала для Пола в форме застывшей картинки. В тот вечер, когда он впервые выступал в Бруклинской музыкальной академии в 2008-м, он вышел на сцену и увидел ее. Она сидела с краю одного из первых рядов; его взгляд упал на нее, когда он вышел на сцену, и у него заколотилось сердце. Он начал играть и каким-то образом пережил вступление, а когда снова посмотрел в зал, всего минут десять спустя, среди теней зияло пустое кресло. В тот вечер после концерта он еще два часа сидел в театре, но она не ждала его у служебного выхода. Она не пришла и на следующий вечер, и через два дня; каждый раз, выходя из театра, он надеялся ее увидеть, но ее все не было, и он так часто воображал сцену их спора, что она почти стала для него реальной. «Послушай, все эти годы, пока ты жила в Ванкувере, твои видео валялись в коробках в детской, – сказал бы он ей. – Ты ведь явно не собиралась с ними ничего делать. Ты даже не заметила их пропажи». – «И ты решил, что это дает тебе право их забрать?» – спросила бы она. «По крайней мере, я использовал их для дела», – ответил бы он и, днями прокручивая в голове этот диалог, почти что страстно желал, чтобы он случился наяву. Но невозможность поговорить с Винсент в реальности означала, что он обречен снова и снова переживать иллюзорный разговор с ней в голове. Со дня концерта в БМА прошло ровно десять лет, и он по-прежнему беседовал с ней, с воображаемой Винсент, которая так никогда и не материализовалась рядом со служебным входом. То есть ты хочешь сказать, спросила бы она, что ты построил целую карьеру за счет моих видео? Не то чтобы целую карьеру, Винсент, но сочинение саундтреков к твоим видео привело меня к совместным проектам с видеорежиссерами, к выступлениям на арт-ярмарках в Базеле и Майами, сотрудничеству с БМА, стипендии, преподаванию, всему успеху, которого я добился в жизни. «И оно того стоило?» – спросила бы она. Не знаю, Винсент, я никогда не знал, что стоит делать, а что нет. Но как бы там ни было, после концертов в БМА я больше никогда не использовал для выступлений твои видеопленки. Думаешь, тебя это оправдывает? Нет, я знаю, что нет. Я знаю, что я вор.
