Мне нужно было найти место для своего цветка.
И оно нашлось – пространство между двумя соседними розами, что чуть кривовато вставлены были в мягкую почву очарованными гостями. Почти угасшие, их венчики покорно склонялись к земле и начали уже терять лепестки.
Я нарисовала круг черенком сорванной розы – так ровно, как только могла. Осторожно убрала ткань, взяла свой драгоценный цветок кончиками пальцев и бережно воткнула в самый центр круга.
Лепестки дрогнули и расправились пышнее. В серединке венчика вспыхнуло и разгорелось ярко-синее пламя. Растеклось по лепесткам, искрами сползло по стеблю и вонзилось в землю. Ослепительная черта, будто жидкий синий огонь, пронеслась по земле в обе стороны от моей розы, соединила другие цветы. Линия продолжалась далеко за пределы моей видимости, но я была уверена, то теперь Замок ледяной розы заключён в идеальный круг слепящего синего сияния.
Несколько мгновений он разгонял ночную тьму, а потом медленно угас, втянулся в землю.
Дрожь родилась где-то глубоко в её недрах, а потом охватила каждый камень замка, и он будто встряхнулся, сбрасывая с себя сонное оцепенение. Отзвуки этой дрожи отозвались где-то глубоко у меня внутри.
Когда её эхо затихло, всё снова погрузилось в умиротворение. Лишь покой и ночные шорохи, да слабый прохладный ветерок – вот и всё, чем дышала теперь эта странная, колдовская ночь. Будто и не было ничего. Будто всё мне приснилось.
Я вздохнула и опустилась на землю. Ноги больше не держали меня. Такая слабость разлилась по всему телу, что мне показалось - прямо сейчас я упаду в обморок.
А потом я вдруг почувствовала…
Словно что-то распахнуло глаза глубоко под землёй. Древнее, страшное, опасное. Ещё древнее этих чёрных камней. Что-то, к чему мой любимый, прекрасный, дорогой моему сердцу замок не имел никакого отношения. Медленно просыпалось, ворочалось, потягивалось со сна. И оно искало. Искало того, кто его разбудил – и этот ищущий взгляд скользил по земле и вот-вот должен был меня найти…
- Рин! Безмозглая дурочка! Какого чёрта ты творишь?!
Он упал рядом со мной на колени, схватил за плечи и как следует встряхнул.
Цепкие объятия взгляда, что вот-вот должны были замкнуться, разжались. Что бы это ни было, оно отступило. Отступило на этот раз.
Я покачнулась и едва не потеряла сознание. Наверняка бы упала в траву, если бы Рон меня не удержал.
Закрыла глаза. Не хочу на него смотреть! Мне слишком стыдно. Я нарушила все запреты. Я его, наверное, очень сильно обидела. Не хочу видеть злость на его лице – мне слишком больно будет от этой злости, намного больнее, чем от шипов, которые до сих пор оставались в моей ладони и заставляли её невыносимо саднить и гореть огнём.
- Что ты сделала, глупая? Покажи… - его голос вдруг изменился, стал совсем тихим. В нём больше не было гнева, и я с облегчением перевела дух. Осмелилась даже пошире открыть глаза и выглянуть из-под завесы ресниц.
Рон перевернул мою ладонь и внимательно её рассматривал.
Больше всего меня поразило не то, каким бледным было его лицо – а сбитые в кровь костяшки пальцев.
- Ну вот… Несчастье моё… Я же говорил оставаться рядом… Почему ты никогда не слушаешь меня? – один за другим он осторожно выдёргивал шипы из моей ладони и выбрасывал прочь в траву.
Я жалобно всхлипнула.
- Рон… Рон, скажи – мы же всё ещё друзья?
Он вздохнул.
- Чтобы человек дружил с черепахой?.. Это какой-то нонсенс, - тихо ответил он мне, бережно перевязывая мою ладонь своим носовым платком.
(3.7)
Всё остальное было как в тумане. Не помню толком, как добиралась до своей комнаты. Кажется, Рон практически тащил меня на себе, чертыхаясь по дороге и отчитывая за безрассудство. Вот только в голосе его, который я слышала у себя над ухом как через слой ваты, тягуче перекатывалась тревога.
Уложил меня в постель – прям в туфлях! Это ж надо было ему так распереживаться. Я хихикнула. Умудрилась же довести этого аккуратиста. Ничего – наобщается со мной, то ли ещё будет! Порадовалась, что сейчас ночь, и он не увидит, какой кавардак в моей комнате. Прибраться что ли завтра…
Глаза слипались немилосердно. Как только щека коснулась прохладной подушки, я поддалась этому блаженному забытью. Кажется, Рон продолжал что-то говорить, стоя у моей кровати. Пытался втолковать, что если мне станет плохо, чтоб стучала ему в стену – он сегодня вообще не собирается ложиться. Ага, ещё чего не хватало – буду я его доставать! И так намаялся сегодня со мной, бедный. Но я, конечно же, для виду покивала головой и согласилась, так и не разлепляя глаз. Пусть уже уйдёт спать. С трудом уговорила не звать никого из взрослых. Он, кажется, решил отчего-то, что мне плохо. Это мне-то? Мне сейчас очень и очень хорошо…
Какая-то мысль неприятная, правда, зудела где-то на краю сознания, но я её столь усиленно отгоняла, что она так и не смогла ко мне пробиться.
Когда я открыла глаза, жмурясь от яркого света, мысль всё-таки смогла до меня достучаться. Мы же уезжаем сегодня!
Выбираться из постели сразу расхотелось, и я поглубже зарылась в одеяло. Тут же провалилась в сон и блаженно продрыхла ещё пару часиков. Ну, или мне так показалось.
Снова проснулась от того, что скрипнула дверь и ко мне в комнату заглянула горничная, Мэри. Она была новенькая, нанятая специально к празднику. Милая смешливая девушка с тёмными волосами и родинкой над верхней губой.
- Ох, мисс Кэти, вы очнулись! Наконец-то! Радость-то какая! Пойду скорее, батеньку вашего позову. Не надо чего?
Я отрицательно помотала головой. Потом пошевелила босыми ногами, высунув их из-под одеяла. Да и ночная рубашка вместо платья…
- А где мои?..
- Простите, маленькая мисс, но я вас как переодела, - снесла вниз, да и выкинула эту рванину. Платье до того грязное было и в дырках всё, туфельки не лучше – никаким бы чудом их не привести в такой вид, чтоб снова по балам ходить.
Я вздохнула. Это же было моё единственное нарядное платье! Ну да ладно – всё равно уезжать. А дома мне по балам ходить точно не придётся.
Тут я ощутила просто зверский голод. Ещё бы – после такой насыщенной приключениями ночи! Попросить, что ли, Мэри…
Но в этот момент дверь открылась шире, и на пороге показался мой отец. Расплылся в счастливой улыбке и ввалился в комнату, чуть не сбив с ног служанку. Та почла за лучшее ретироваться.
- Моя малышка! Я так за тебя боялся! Как ты? Ничего не болит?
Я энергично заверила, что совершенно ничегошеньки.
- Ну что ты, папочка! Подумаешь, проспала до полудня… Я не сильно хоть задерживаю нас? Пора же собираться, наверное…
Мне снова взгрустнулось. Папа посмотрел на меня как-то странно.
