Поскорее отвернулась, пряча взгляд за ресницами. В тысячный раз порадовалась, что совершенно не умею краснеть.
- Ты справилась, Рин. Я даже удивлён.
Голос как у кота, который объелся сметаны.
- Я счастлива, что его графская милость довольны своей горничной…
Правда, не уверена, что хорошо вышколенные горничные осмеливаются разговаривать с хозяином, стоя к нему спиной.
- А его графская милость лохматым пойдут завтракать? Кажется, моя обворожительная горничная отлынивает от исполнения своих обязанностей.
Не-е-ет… Он же не может иметь в виду…
- Расчёска в верхнем ящике стола. Лента там же. Взялась помогать – так помогай! А у меня рука болит.
Не знаю, как сдержалась и не запустила в него этой самой расчёской. Но какая-то уже спортивная злость не дала мне отступить и на этот раз. Справилась с дурацкой рубашкой, справлюсь и с этим!
Я схватила стоявший у стола стул и нервно выпинала на середину комнаты. Указала на него изящным жестом и присела в издевательском книксене.
- Милости прошу, граф! Ваш трон на сегодня.
- Уже лучше! – Рон встал с постели и ответил кивком, исполненным такого благородства, будто он находился по меньшей мере на приёме у короля. Ну ничем его не проймёшь! Совершенно непрошибаемый. Косичек ему, что ли, наплести из вредности?..
Рон уселся на стул, откинулся на спинку в расслабленной позе и закрыл глаза, блаженно улыбаясь.
- Черепашка… А я, пожалуй, так ещё и привыкнуть могу… Может, организуем тебе здесь постоянное рабочее место?..
Я поперхнулась очередной заготовленной ироничной фразой.
Молча подошла, занесла руку с расчёской над его головой, но долго не решалась притронуться к волосам. Это было слишком…
Это было слишком.
Наощупь его волосы оказались неожиданно мягкими. Они были длиной почти до плеч, слегка курчавились. Густые, спутанные после сна – и мне приходилось то и дело распутывать их пальцами там, где не брала расчёска.
Хорошо хоть, Рон терпел всю процедуру молча и не говоря ни слова. Надеюсь, я хотя бы не делала ему больно.
Аккуратно завязанная чёрная лента стала последним штрихом. Хочется верить, что больше он ничего не потребует от меня, иначе точно свалюсь в обморок. Колени уже трясутся и ноги едва держат.
Да уж – горничная из меня не ахти какая. Ещё хуже, чем сиделка.
- Надеюсь, больше тебе ничем не помочь? – я снова отвернулась к столу, чтобы скрыть смятение. Стала механически поправлять приборы на подносе.
- Покорми меня.
Я чуть не опрокинула сахарницу. Обернулась на Рона. Может, мне показалось?..
- Правая рука не слушается. А левой есть неудобно. Ты же вроде собиралась помогать?
- С-собиралась…
- Ну, так что там у нас на завтрак? Овсянка? Бери ложку и тащи сюда.
Это уже было просто ни в какие ворота! Форменное издевательство! И я честно собиралась было возмутиться… Но что-то в его гипнотизирующем взгляде было такого, что вместо этого я послушно взяла тарелку и снова подошла. Нерешительно зачерпнула каши на краешке ложки и замерла. Нет, ну это же просто бред какой-то…
- Не так. Уронишь всё на рубашку и будешь сама же снова переодевать. Иди ко мне!
Левой рукой он отобрал у меня тарелку и отставил на стол. А потом сграбастал за талию и усадил себе на колени. Хорошо, что я набрала каши всего чуть-чуть, иначе вот сейчас бы она точно вся оказалась на нём.
- Что ты делаешь…
- Черепашка, ты меня кормить собираешься, или вопросы глупые задавать? Неужели дашь больному помереть с голоду? Я, между прочим, вчера весь день не жр… росинки маковой у меня во рту не было, короче. Так что сиделка из тебя так себе, честно говоря. Совершенно безответственная.
И, наверное, это должно было прозвучать непринуждённо и иронично… Но совершено противоречило тому серьёзному, пристальному, потемневшему взгляду, которым он просто впился сейчас в моё лицо.
Все мысли разом вышибло у меня из головы.
Я медленно поднесла ложку к его губам. Он съел всю кашу, не отрывая от меня глаз.
Немного осталось в уголке рта.
И я правда понятия не имею, что на меня нашло!
Потому что прежде, чем осознала, что делаю, я протянула руку и вытерла кашу пальцами с его кожи.
Короткий, резкий выдох – и Рон притягивает меня ближе. Его пальцы на моей спине сжимаются и комкают тонкую ткань платья. А ложка падает из моей ослабевшей вмиг руки. Прямо на бежевый, идеально чистый ковёр.
- Рин, знаешь, что я думаю?
- П-понятия не имею…
- Что послезавтра уже наступило.
Глава 20
Послезавтра…
Он давал мне времени до послезавтра – успокоиться и перестать от него бегать. В тот день, когда сводник-Замок запер нас в этой самой комнате и выключил свет. Я забыла совершенно об этом – такими длинными и суматошными были прошедшие дни.
Успокоилась ли я? И разобралась ли?
Пытливо всматривается в меня, ищет ответы. Интересно, что видит?
Я же вижу… как неуловимо и за мгновение меняется выражение его лица. Отброшены добродушная ирония и шуточная маска «граф на отдыхе». Он весь – как напряжённая пружина, которую закручивали очень и очень долго. Такая, если распрямится неудачно, может больно ударить. И мне кажется, она почти уже подобралась к пределу своей прочности.
А потом, всего на секунду, в глубине его чёрных глаз мелькает призрачная синева – и меня пронзает боль. Прямо под сердцем. Дышать больно, кровь шумит в ушах и немеют кончики пальцев.
- Рин, что ты от меня скрываешь?
Не могу ничего ответить – только не сейчас, не теперь, когда в его глазах плещется эта чужая и страшная синева.
- Я знаю, что-то не так. Долго ждал – думал, сама расскажешь. Думал, заслужил уже твоё доверие. Так что происходит? Знаешь, я уже много разгадал головоломок. Но ты – самая сложная. У меня ноль вариантов.
Боль под сердцем немного отпускает, но неожиданно больно колет это слово – «головоломка». Я знаю, глупо расстраиваться, но почему-то оно действует на меня как холодная вода.
И тут чувствую себя полной дурой. Потому что вспоминаю одну, казалось бы, маленькую и незначительную деталь, которая переворачивает всё с ног на голову и наше милое, доброе, тёплое утро словно кто-то раскрасил серой краской.
Рон обоерукий! Я знаю, я видела его тренировки – он великолепно владеет мечом обеими руками. Ему никакой не было необходимости в моей неуклюжей помощи. Так может…
- Как давно у тебя перестала болеть рука? – спрашиваю напряжённым голосом, опустив глаза.
