Аджитт влетел в дом, громыхнув дверью так, что задрожали стёкла. Не глядя, миновал пустой холл, вбежал по витой лестнице на второй этаж и пнул ногой дверь в спальню, на ходу срывая галстук, казавшийся удавкой, что обвила шею. Злость на себя клокотала внутри так сильно, что ему было сложно дышать. Перед глазами всё ещё стояла Лера, её взгляд, полный обиды, разгадать которую он был не в силах. Где-то на краю сознания Аджитт и сам понимал, что поступил неправильно. Не столько из-за того, что приехал, сколько из-за того, как себя с ней повёл. Что мешало сдержаться? Создать видимость чего-то обычного: разговора за чашкой чая, например. Он мог бы рассказать, чем занимался эти дни, рассказать, что происходит в городе — так хотелось поделиться своими сомнениями, страхами с тем, кто не заинтересован в том, чтобы лишить его власти. С тем, кому вообще всё равно на эту власть. Ему хотелось простого человеческого тепла, которое расходилось от Леры, словно лучи солнца, согревая замёрзшую душу. Теперь, и Аджитт понимал это с отчётливой ясностью, она никогда не захочет смотреть на него так, как ему бы отчаянно хотелось. Так, как она смотрит на Ракеша, когда думает, что никто не видит.
Сердце остро кольнуло, захотелось сжать грудь и вырвать его из груди с корнем — слишком уж много эмоций в последнее время на него обрушил этот орган. Судорожно вздохнув, Аджитт подошёл к окну, глядя на вздыбившуюся реку, грохотавшую внизу — его дом стоял на пригорке, и Кайс текла внизу, шипя и пенясь, разбиваясь об острые скалы. Миллард был дальше, виднелся в дождливой дымке, вспарывая облака десятками небоскрёбов. Его город, его судьба, его жизнь. Сейчас впервые Аджитт смотрел на него и не чувствовал гордости. Сейчас Миллард представлялся ему клубком свернувшихся змей, каждая из которых норовит вытащить голову и укусить сильнее.
Аджитт всегда чувствовал это давление, чужую зависть, ожидание, когда он, наконец, оступится. Но в последнее время напряжение не просто висело — звенело в воздухе. Аджитта не покидала уверенность, что главы Кланов встречаются и договариваются за его спиной, желая сместить. Глупцы. Знали бы они, сколько сил отнимает должность Высшего! Знали бы, сколько ответственности за чужое благополучие ложится на твои плечи! Знали бы, что быть первым — значит, быть одиноким. Всегда. Полагаться только на клан, но даже родным не сметь доверять полностью. Иногда Аджитту хотелось выкрикнуть им это в лицо. Всем, каждому из глав, каждому из наследников этих глав — всем. Но он понимал, что это — проявление той слабости, которой от него все ждут. И что, несмотря на моменты этой самой слабости, отдавать власть другим Аджитт не станет. Никогда. Крепко стиснув кулак, он положил его на холодное стекло, наблюдая, как оно мутнеет.
Холодно улыбнувшись, он снова подумал о Лере. Столько запретов, сколько он наложил на себя и свою жизнь, так неужели нельзя иногда вести себя так, как хочется именно ему? Вести официально, имея на то все полномочия? Она отлично справляется со своей ролью, так к чему эти сантименты, рефлексия, мысли о том, что он мог её обидеть? Он захотел приехать — он приехал. Он захотел взять её так, как хотелось ему — он взял. Разве не это — основа их отношений? Перед глазами вновь встала недавняя картина: её ягодицы, приподнятые вверх, покрасневшие от его шлепков, влажные звуки, с которым он входит в неё, стоны, отнюдь не боли — явного наслаждения, слетающие с её губ… Аджитт прикрыл глаза и глубоко вздохнул, чувствуя знакомое напряжение, нарастающее в паху. Завтра. Завтра он снова увидит её. И снова сделает то, что хочет.
Но, несмотря на все уверения, ложась спать, Аджитт не мог избавиться от саднящего чувства, что он сделал что-то не так. Что, пойдя на поводу у своих желаний, упустил нечто крайне важное.
Буря уходила, оставив после себя невиданные для летнего дождя разрушения. В кабинете Аджитта собралось столько народа, что Мара не могла присесть ни на секунду, снуя из кухни в кабинет и обратно. Лера пару раз с любопытством вытягивала голову, пытаясь узнать, что именно там происходит — такое столпотворение она видела впервые. Но спрашивать Мару не хотелось, а Ракеш, сухо пробормотав приветствие, давно скрылся там же. Происходило что-то важное, но что? Лера обратила внимание на то, что к Аджитту не пришла ни одна женщина, что косвенно подтверждало слова Лийи о её положении в обществе. Но почему-то Лера не сомневалась — знай Лийа о происходящем, наверняка захотела бы прийти, хотя бы для того, чтобы всех шокировать.
Не давая себе передумать, Лера быстро набрала сообщение невесте Аджитта, задав наивный вопрос: «Почему тебя нет, когда здесь, кажется, собрались все главы Кланов? Я думала, мы увидимся».
Пусть Лийа думает, что ей действительно просто хотелось повидаться с новой подругой, и плевать, что за прошедшие со встречи дни ни одна из них так и не связалась с другой. Лера понимала, что хода в кабинет у неё нет, но разве Лийа не расскажет позвавшей её подруге, что там на самом деле творится?
Спустя несколько минут Лийа действительно появилась, выходя из лифта и отряхивая тонкий летний плащ от капель дождя. Кивнув оторопевшей Маре, которая лихорадочно придумывала, как доложить боссу о появлении невесты, Лийа прошествовала по коридору, многозначительно подмигнув Лере. За это молчаливое внимание Лера была ей особенно благодарна — никто не должен знать, что именно она позвала Лийю сюда. Не дожидаясь доклада, та толкнула дверь, вошла внутрь и быстро её за собой закрыла. Лера и Мара невольно задержали дыхание и переглянулись, с одинаковым страхом ожидая взрыва, криков и того, что невеста босса сейчас вылетит обратно. Но ничего не происходило, и обе девушки заметно расслабились.
Время тянулось слишком медленно, или Лере так только казалось? Она то и дело бросала взгляд на часы, но стрелки, словно издеваясь, еле-еле ползли по циферблату. Наконец двери кабинета распахнулись, и коридор заполнился драконами, тихо переговаривавшимися друг с другом. Вышли все, кроме Ракеша, Лийи и Аджитта, и Лера не сомневалась — именно сейчас её Босс выскажет невесте всё, что думает о её поступке. Вины за то, что вызвала Лийю, Лера не чувствовала совсем. Если Лийа приехала и с такой уверенностью вошла во время совещания, значит, была уверена в своих силах. И, в конце концов, это её будущий муж, разберутся.
Лийа же ликовала. Сама того не ведая, глупая Игрушка способствовала её плану. Да, находиться в мире мужчин, проникнуть на совещание, где никто её не ждал, на которое её не позвали ни жених, ни брат было верхом дерзости. Но Лийа никогда не разыгрывала из себя невинную овечку. Напротив, ей казалось, что именно непримиримый огонь, полыхавший в зелёных глазах, вкупе с упрямством и живым умом заставляли Аджитта мириться с их будущим браком. Лийа чувствовала его недовольство, понимала, что особого выбора у Высшего не было — он дал слово её отцу, а то, что дал его под давлением — роли не играло. Всегда оставалась опасность, что Аджитт влюбится в кого-то, тогда сам Создатель не возражал бы против разрыва помолвки. Но годы шли, сердце жениха молчало, и постепенно Лийа утвердилась в мысли, что брак — дело почти свершившееся. Оставалось только разыграть последнюю карту, и Лера помогла, сама того не ведая.
— Не помню, чтобы приглашал тебя, — холодно заметил Аджитт, едва кабинет опустел.
