Свою колонну Кир завел в город, разместив в его стенах как можно больше людей. Наряду с шафраном и сахаром, слоновой костью и железными гвоздями рыночные торговцы приторговывали еще и новостями. Уже в пределах часа Кир знал, что Тиссаферн прибыл в Сузы месяц назад, проведя здесь на отдыхе всего один день. Получается, колонна понемногу его нагоняла – мысль, от которой становилось приятно.
К раннему вечеру все конюшни в городе были уже заполнены народом; не оставалось ни одного свободного подвала и склада, был занят каждый дом. Кир набил людьми царский парк, позволив своим полкам отдых в кущах, обустроенных его дедом. Но все равно все не умещались.
За стенами мастеровые ставили палатки в окружении повозок, разворачивали кузницы, мастерские и кухни, рыли канавы отхожих мест. В летние месяцы особой нужды в укрытиях не было. Случались, правда, пылевые бури, но сегодня было безветренно, и большая часть колонны устроилась на ночлег под звездами, довольствуясь тонкими одеялами и плащами.
Солнце размазывало по горизонту красные и лиловые пятна облаков, когда старшие военачальники сошлись через двор небольшого царского дворца к своему полководцу. Великолепие вокруг всех слегка сковывало. В золоченых чашах светильников трепетали масляные огни, в каждой стенной нише теплились желтоватым светом толстые свечи. Сам свет был символом достатка и власти, придавая вечеру ощущение приватной попойки или тайного ритуала.
В пиршественном зале Кир стоял несколько в стороне, а не лицом к входящим. Пока все собирались, он, казалось, непринужденно беседовал с Клеархом. На самом же деле он цепко наблюдал и оценивал прибывающих. Зал был одним из немногих мест в Тапсаке, где ему можно было собрать всех командиров. Театров в персидских городах не было, хотя Кир дал себе зарок, что непременно их построит, когда покончит с братом. Если царь смог переделать целую гору, то его сыну наверняка по силам переделать империю. За шестьдесят дней, проведенных в дороге, Кир узнал имена своих непосредственных подчиненных и десятков тех, кто рангом поменьше. Эти два месяца стали для него, по сути, отдыхом, о котором можно мечтать, – совместное путешествие без особой спешки, с небольшим количеством отвлечений и в целом без опасности. С началом долгого похода на восток добавить кого-либо к их числу он не мог; не мог и существенно разогнать темп. На своем пути войско напоминало пущенную стрелу: отозвать его обратно было уже нельзя.
Как Клеарх и обещал, ратная подготовка продолжалась в дни отдыха и по вечерам, но в основном люди просто шли и шли. После двух месяцев, проведенных бок о бок, уже сложно было чувствовать себя от них отчужденным. Кир ощущал, что скован с остальными связью вроде железного обруча. Он, например, чувствовал, с кем из командиров ему иметь дело предпочтительней, а кого лучше избегать. Видя на входе Проксена и стимфальца Софенета, он приветствовал их как друзей и соратников.
Со своими соплеменниками связь была, но более тонкая, обусловленная в основном общим языком и обычаями, эллинам непонятными. Люди вроде Оронта и Ариея казались пережитками прошлого, из мира, который он желал опрокинуть. При виде них Кира кольнула неприязнь, но он встретил их появление улыбкой. Кто-то считает, что верным быть не принудишь, однако у Клеарха на этот счет имелась гипотеза, в которой Кир усматривал зерно истины. Независимо от того, что командир на самом деле чувствует к своим людям, нужно не столь уж и многое, чтобы оставить в них о себе драгоценную память на всю оставшуюся жизнь. Царский сын уже и без того был так превознесен своими военачальниками, что одного его слова может оказаться достаточно, чтобы вонзиться в умы и сердца воинов не хуже клинка. Ради одного этого слова они будут сражаться насмерть, если он произнесет его с умом и вовремя. Таков был совет, высказанный спартанцем, и Кир не чурался в нужный момент его опробовать.
Царевич заставил себя кивнуть Оронту и Ариею, которые не замедлили дружно простереться ниц, вызвав любопытные взгляды эллинов. Поднявшись по соизволению, Арией окликнул кого-то из своих знакомых и, взяв внушительный кубок с вином, приветственно его перед ними поднял. В Оронте такой легкости не было, а пригублял он лишь плодовый сок. В этом человеке Кир с самого начала видел лишь холодное подчинение. Не было в нем того железного обруча, что выковывается осознанием братства. Помимо Оронта и Ариея здесь присутствовало еще с полдюжины персидских командиров, которые смотрели на Кира, словно ослепленные солнцем. Он вздохнул. Что и говорить, самый старший военачальник у него холоден, как рыба. Если б нынче ночью, упав с городской стены, Оронт сломал бы себе шею, эту потерю можно было бы перенести стоически. Но он, к сожалению, еще и не пил вина.
Оронт был образцом добродетельного в своем воздержании перса. После трапезы он вполне мог проводить вечер за молитвой в храме Ахурамазды. Кир покачал головой и сделал глоток из чаши. Некоторые люди рождаются без чувства величия в себе; такова бесхитростная правда. Оронт хорошо знал свое ремесло, но той золотой нити, того сокровенного колодца в нем не было. А если и были, то со своим царевичем он предпочитал этим не делиться.
Благоговейно оглядывая сводчатый потолок, в зал вошел фессалиец Менон, а с ним Сосис из Сиракуз. Им Кир тоже улыбнулся, отчасти из-за воспоминания о молодом спартанце, который плохо выговаривал звук «с». Клеарх на один день приставил его подручным к Сосису, который начал требовать от помощника объявлять о своем появлении всюду, куда бы они ни пошли. Кончилось тем, что Сосис, бессильно обвисая на своем помощнике, отирал слезы хохота, а тот стоял с мрачно-растерянной миной.
Каждому из вошедших указывали место за столом, где ждали слуги, принимая на руки плащи с накидками и безмолвно с ними исчезая.
Некоторые из приглашенных оставались стоять, собираясь со знакомыми за болтовней в небольшие кружки. Другие сразу усаживались и выкладывали свои ножи для еды рядом с теми, что уже были приготовлены на столе. Вот один из эллинов с любопытством взял причудливый ножик для дыни и проверил его большим пальцем на остроту, улыбчиво покачав головой. Царевича это одновременно позабавило и восхитило. Надо сказать, что его уважение к эллинам лишь углублялось. Театр они ценили больше, чем поэзию, дисциплину ставили выше подчинения, а слова выше, чем музыку.
За годы он узнал о них, казалось, все, что можно, а за месяцы в походе между ними установилась связь, какой прежде не бывало. Оказалось, что жизнь плечом к плечу с воинами дает редкостное прозрение. К этой поре Кир уже знал, в какой мере успешность эллинов в бою зависит от личной гордости; от абсолютной уверенности, что они лучшие на всем свете, а у Эллады нет равных ни на поле сражения, ни в области искусств. Кир болезненно поморщился, припоминая вечер персидской музыки, который он устроил для своих военачальников. Было много смеха, тем более язвительного, что они изо всех сил старались его скрывать.
Из старших военачальников Оронт, пожалуй, имел наименее драчливый нрав, но и он был доведен их смешками до кипения. Его даже пришлось отговаривать от вызова Проксена на поединок, хотя эллин, вероятно, съел бы его живьем. Где-то в глубине, тайком Кир признавал, что все эти греки в каком-то смысле варвары. Однако же они сражались, как демоны Аримана
[34], и никогда не уступали. В этом, по всей видимости, и крылся секрет их успеха. Вне зависимости от того, какой оборот принимала битва, как близко веяли черные крылья беды и смерти, они не страшились и не показывали спину. Любое персидское воинство, которое он когда-либо видел, признавало, что бывали времена, когда битва склонялась явно не в их пользу, командиры лежали поверженные, а враг с ревом наседал. Тогда единственно верным и здравым решением было бежать в горы. Это коренилось в самом имперском укладе. Гордость за свои успехи, верность начальству – это само собой, но если налицо неудача, сценарий меняется. Когда твоя сторона смята и раздавлена, день назад уже не отыграть. Нужно смириться с неудачей.
