– Тем не менее мы дошли до этой черты, – произнес наконец Клеарх, когда юный грек, казалось, окончательно запутался в своих доводах, – и теперь находимся здесь. Обратно пойти мы не можем, как не можем исправить ничего в прошлом. Мы стоим здесь, в этом месте, без тени под палящим солнцем. И больше всего нас должно волновать, пожалуй, отсутствие припасов. Если мы порвем свою договоренность с царевичем, нас сегодня не ждут ни еда, ни вода. Я не представляю, чтобы он нам на дорожку закатил последний пир! Нет, воины. Царевич мне друг, как я уже говорил, и большой союзник Эллады. Его золото будет взращивать у нас дома сыновей и дочерей на поколение вперед. Но если ему волею судеб суждено стать моим врагом, то я предпочту находиться от него подальше. Числом мы уступаем ему в десяток раз, и я не думаю, что он отпустит нас со всем, что нам необходимо для пересечения пустыни.
В желании говорить повскакали новые люди. Клеарх кивал без разбора, когда они призывали вернуться в Элладу или купить провизию на лагерном рынке. Он лишь надеялся, что эти дебаты слушает кто-нибудь из более рассудительных людей. По его опыту, важнее всех обычно оказывались те, кто не спешит высказаться; те, кто все досконально продумывает и отличается лучшим пониманием, чем те, кого он про себя именовал «матросами» – людьми ветра. С радостью для себя он не обнаруживал среди ораторов спартанцев, которые смотрели на него и выжидали. В одном Менон не ошибся: при нужных обстоятельствах спартанцы могли повести за собой остальных. Вместе с тем одно неверное слово могло распалить старые страсти, особенно среди народа Афин. История Эллады почти целиком состояла из войн, в ней глубоко коренилось застарелое соперничество.
Клеарх позволил им говорить до пересыхания горла на послеполуденной жаре, добавляя свои собственные доводы всякий раз, когда у них иссякали аргументы и размашистые жесты. Он надеялся, что мало-помалу до них дойдет, насколько ничтожен их выбор. Никакого бунта они и не планировали, а просто выплескивали в резком действии свое негодование, как делают иной раз малолетние несмышленыши, пиная с досады дверь.
Правда в том, что уйти незамеченными они не могли – а если были бы замечены, то на них почти наверняка бы набросились те самые люди, с которыми они шли бок о бок на протяжении нескольких месяцев. Перспектива, что и говорить, незавидная. Более того, даже уйдя, они не имели бы при себе ни пищи, ни воды, ни средств для их переноски. Так что будущее их ждало довольно мрачное. Клеарх пункт за пунктом разъяснял это им, при этом неустанно повторяя, что он на их стороне. Возражение он высказал лишь раз, когда самые резкие и опрометчивые возымели желание атаковать Кирово войско с целью разграбить обоз.
На это Клеарх покачал своей лобастой головой, сказав, что в таком явном вероломстве участвовать не будет; лучше уж поможет избрать им нового вожака. Так что решение не прошло, а диспут продолжился дальше.
– Друзья мои, славнейшие из славных! – воззвал наконец Клеарх, когда солнце зависло над горизонтом, а тяжкая жара начала понемногу спадать. Ей на смену тут же пришли полчища гнуса, обсевшего пропотевшие тела. С бесшумной яростью насекомые впивались в обожженную кожу, поедом ели глаза.
– Не мне вам рассказывать, что жизнь наемного солдата всегда сопряжена с опасностью, а зачастую и со смертью. Таково уж наше ремесло, хотя никто из нас не возражал бы переложить это на кого-нибудь другого. – Клеарх подождал, пока над толпой стихнут смешки. – Может, вы и не ожидали противостояния с братом нашего царевича или с Бессмертными, коих мы, помнится, однажды уже били при Платеях и Марафоне. За опасность службы обычно полагается надбавка в полцены, не так ли? То есть не дарик, а полтора дарика в месяц. Вам, небось, такую цену и не предлагали?
Все согласились, что столько золота им действительно не сулили. Многие при упоминании такой суммы призадумались. Опытный ремесленник, и тот получает от нее едва ли пятую часть. Для большинства наемников это означало трех-четырехгодичную оплату за один-единственный поход. Ждать пришлось считаные секунды; с места встал какой-то коринфянин.
– А что, если нам послать к царевичу людей с требованием надбавки за опасность службы? Полтора дарика на человека в месяц? Он согласился бы на это?
Сотни голов дружно повернулись к Клеарху в ожидании ответа.
– Уверен, что да, – помолчав, сказал спартанец. – Но он не простит, если вы возьмете плату, а затем откажетесь с ним идти. Если вы на это согласны, то и остановимся на этом. Клянусь, что победу мы вырвем. Я приведу вас к ней. Мы эллины. И нам хорошо платят потому, что нам нет равных. Да, и еще одно: лучше не упоминать о размере такой надбавки персам.
Эти слова вызвали громовой смех, на который он ответил улыбкой. Чувствовалось, что «бунт» миновал. Эллины полк за полком поднимались на ноги и отряхивались от песка. Дело было не столько в золоте, сколько в желании излить свое негодование, а Клеарх его выслушал. Когда он призвал спартанцев вперед, те быстро сформировали строй. Поначалу они избегали смотреть архонту в глаза, но уже стояли, готовые к маршу.
– Спартанцы, сомкнуть ряды! – скомандовал Клеарх. – Выше головы!
Он дождался, когда они начнут смотреть на него, и встретил их глаза твердым, уверенным взором.
– На поле битвы нам предстоит сражаться за царевича Кира, против его неправедного старшего брата. Есть ли среди вас такие, кто предпочел бы отправиться домой?
В ответ тишина, лишь вечерний ветерок обдавал обожженные икры благостной прохладой. Спартанцы стояли в строю с товарищами своей юности. Бежать? Уж проще отрастить крылья и лететь, как птицы.
Клеарх склонил перед строем голову движением, напоминающим поклон. Для того он и вызвал их вперед – а еще из убежденности, что спартанцы всегда должны идти во главе и вести за собою других. После всего этого никаких разговоров об измене среди них не будет.
– Вместе со мной идем к лагерю, – объявил он. – А от вашего имени я пойду к царевичу. И оговорю для вас всех надбавку за опасность. Страха за сегодняшнее не держите. Я добьюсь для вас милости.
Сказанное им отчего-то не казалось несбыточным. Клеарх стоял и выстоял перед рассерженной толпой. А свой путь по пескам продолжил с воинством эллинов, шагающих следом безупречно ровными рядами.
* * *
Кир не находил в себе сил сидеть и ждать в лагере над миской похлебки с куском черствого хлеба. В самом деле, до ожиданий ли тут, когда решается участь сей отважной эпопеи! Поэтому он велел Парвизу привести ему свежего коня, дав верному Пасаку отдых. Ксенофонт с Геспием привели ему поджарого гнедого мерина, гарцующего на длинном поводе между их собственными лошадьми. Кир подметил, что подручный конюшего теперь держится верхом более уверенно, двигаясь вместе с лошадью.
– Ты, я вижу, ездишь лучше, чем когда я видел тебя в первый раз, – похвалил царевич.
Юноша сконфуженно кивнул. Спешившись, он поклонился под углом, подразумевающим, что перед ним, по меньшей мере, царственная особа, если не царь небольшого царства. Кир со вздохом сел на коня.
