Конные разведчики принеслись к середине дня – время достаточное, чтобы заполнить каждую емкость водой и даже усадить самых маленьких детей на две запряженных мулами повозки, которые снова появились в распоряжении у лагеря. Под безутешными взглядами хозяев строй двинулся дальше.
Персидская конница стала видна ближе к вечеру. Выступивший на отдалении ряд всадников наблюдал за продвижением квадрата, а дюжие всадники с явной угрозой выставляли вверх мечи и топорики. Царя среди них видно не было, не было и его приближенных. Что отрадно, рядом не шли полки пехоты. В одиночку конница сломать строй не могла, будучи бессильна против копий. Закрадывалась даже надежда, что царь просто приказал своему воинству проводить незваных гостей с его земель.
В ту ночь им не давали спать всадники, разъезжавшие верхом недалеко от лагеря. Эллины нашли небольшую речушку и перешли ее вброд, встав на дальней стороне, но никакого шанса на отдых не было, когда в темноте раздавались гиканье и крики. Геспий рвался выехать навстречу и пустить кому-нибудь кровь, но Ксенофонт не разрешил. Нужно было беречь лошадей, которых и так немного. Сон был не так важен, как защита, пусть хотя бы временная.
Звезды свершали над лагерем свой вековечный оборот, когда остерегающе загудели рога. С бессвязными криками в лагерь влетели разведчики, вопя хватать оружие. Ксенофонт встал, чеша под мышкой, где застарелый пот превратился в сыпь.
Усталость накрыла его неожиданно глубоким сном, но зевок спросонья умер, не родясь, стоило ему поднять глаза. В сероватых предрассветных сумерках безмолвными рядами надвигалось темное море солдат, всего-то в нескольких сотнях шагов от того места, где он стоял. Они близились, наплывая вместе с последним вздохом тьмы. Едва свет зазолотился, как впереди этой темной массы стал виден Тиссаферн, блистая на своем белом коне.
Сердце неистово заколотилось. Перс в издевательском приветствии коснулся рукой нагрудника. Дружно взревев, вражеские ряды рванулись вперед.
26
Ксенофонт выругался, когда пот ожег рану – по щеке вскользь чиркнула стрела, но кровь все шла и шла. И всякий раз, когда он смахивал пот, задетый шрам снова вскрывался.
Тиссаферн бросил на греков все свое войско, пытаясь одним ударом положить погоне конец. Он действительно подобрался близко, почти вплотную. С первого же момента свирепость натиска была налицо: при броске персы наткнулись на женщину, бежавшую в этот момент по полю вслед за своей вопящей дочуркой, и в секунду мать с девочкой канули у них под ногами.
Еще не успевшее сомкнуться каре эллинов качнулось навстречу врагу, тем не менее оставив позади себя около сотни беззащитных людей. Персидская конница набросилась на них, словно волки на отбившихся от стада овец. Это были женщины, мужчины, дети – все, до кого можно дотянуться. Персы, которые чересчур увлеклись, оказались опрокинуты гоплитами, закрывавшими сейчас брешь в строю, однако для пойманных это было слабым утешением. Большинство из них оказалось тотчас перебито, а те, кто остался жив, умоляюще вопили, перекинутые поперек чепраков хохочущими персидскими всадниками.
Квадрат наконец сомкнулся, и эллины двинулись вперед, в ярости от застигшей их врасплох атаки. Ксенофонт чувствовал на себе гневные взгляды, а сам при этом хотел разделаться с Геспием за несвоевременное оповещение. Он подозвал его к себе. Вид у помощника был сейчас упрямым и мрачным – примерно таким, каким он помнил его на афинских улицах.
– Где ты был? – спросил Ксенофонт как мог невозмутимо, отчасти потому, что ответственность за случившееся лежала на нем, как бы к этому ни относился сам юноша. Нельзя было винить неопытного предводителя шайки за то, что тот не отследил всего должным образом.
– Я оставил разведчиков в часе от лагеря, – ответил Геспий, понурив голову. Судя по прерывистости голоса, он был близок к слезам, но недюжинным усилием воли взял себя в руки.
– Я отправился с ними, а потом… поехал обратно в лагерь. Прости.
Ксенофонт смотрел на Геспия. Этот юноша не умел ни читать, ни даже писать свое имя. Верховой езде он обучился за время похода на восток Персии. Если он и допустил ошибку, то вина в ней лежала на том, кто оставил его одного, без должного совета.
– Расскажи мне, что произошло, – велел Ксенофонт.
Геспий потупился, не в силах смотреть ему в глаза.
– Их, должно быть, подкарауливали конные с лучниками. – Он досадливым взмахом рассек воздух. – Несколько ребят сумели оторваться, но мы потеряли очень многих. Они налетели прямо-таки бурей. Я все еще мчался обратно к лагерю. А когда смог выкрикнуть тревогу, они уже висели почти у нас на плечах. Прости, Ксенофонт.
Он умолк, готовый к любой возможной каре.
– Мне не следовало оставлять тебя без более опытного наставника, – сказал Ксенофонт. – Так что это моя ошибка, понимаешь? И винить тебя за мой просчет нет смысла. – Он говорил с наигранной бодростью, как будто дело было уже забыто. – А назавтра в ночь тебе нужно будет расставить разведчиков парами, но всегда в пределах досягаемости друг от друга. Если одного всадника или пару срубят, остальные на всем скаку возвращаются в лагерь. И всегда быть друг у друга на виду, Геспий. Вот урок, который нужно извлечь из случившегося.
– Мне жаль, – сокрушенно повторил юноша.
Ксенофонт непонимающе посмотрел на него.
– Перестань казниться. Просто извлеки урок. В этой мелкой стычке они одержали верх, и это подняло им настроение. Но удача всегда переменчива! Как далеко мы уже продвинулись? Для нас единственно важное – оставаться впереди них.
Не успел он это сказать, как вновь тревожно закричали те, кто с тыла наблюдал за персами. Стон страха донесся из открытого центра квадрата – звук, которого от лагерников прежде не слышалось. Ксенофонт сжал челюсти, злясь на себя, но также и на врага, что никак не оставлял их в покое.
Проезжая обратно вдоль фланга своего воинства, он увидел скопление персидской конницы, скачущей легким галопом, будто на параде. Эллинов они миновали на расстоянии семисот или восьмисот шагов – недосягаемо для стрелы или копья. На скаку персы оборачивались, оглядываясь на врага; при этом они вырвались вперед идущего квадрата, используя преимущество своей подвижности.
В этот момент к Ксенофонту приблизился Хрисоф. Вид у него был бодрый, и дышал он не натруженно, несмотря на тяжелый кожаный панцирь с бронзовыми пластинами.
– Будут ли новые указания, стратег? – осведомился Хрисоф.
Ход мыслей спартанца постепенно становился ясней. В отличие от Клеарха, он был не так прямолинеен и действовал исподволь.
– Пока нет, – ответил Ксенофонт. – Какие у тебя мысли насчет тех всадников?
– Я думаю, они устроят впереди засаду, – предположил Хрисоф (для этого он, скорее всего, на фланг и пришел). – Подыщут место, где дорога сужается, возможно, в холмах. Навалят деревьев или накатят камней – все, что подвернется под руку, чтобы удержать нас в одном месте. А те, что сзади, одновременно нападут. Лично я поступил бы так.
