С другого берега за их продвижением наблюдал неприятель. В его ответе на этот маневр сквозила нерешительность. Отряды конницы двинулись заслонять греков вдоль берега, в то время как полки пехоты по-прежнему топтались на взгорьях и возвышенностях, предпочитая оставаться на классически выгодных позициях, чем рисковать на одном поле с врагом.
Позади в своих горах проснулись и кардухи. Они копошились на высоких гребнях, чутко за всем наблюдая. Идя в хвосте колонны, Ксенофонт не спускал с них глаз. Его представление об этих племенах было все еще смутным; просчитывать их действия не представлялось возможным.
Как только эллины сместились в сторону, кардухи начали спускаться по рыхлым склонам, чего раньше делать не осмеливались. Притормаживая и прыгая, они добрались почти до самой равнины. Нападать они, похоже, не намеревались, но при удачном стечении обстоятельств вполне могли наброситься на греков, как волки на весенних ягнят. Получив обидную трепку в своих горах, они все еще чувствовали себя уязвленно и жаждали отомстить.
– Эллины, изготовиться! – призвал Ксенофонт.
Командиры знали о его намерениях и одобряли их. Переправа была местом слишком узким и ненадежным, чтобы пытаться лобовым ударом пробить здесь брешь в большом, хорошо вооруженном вражеском войске. Более того, греки были теперь слабей, чем раньше, – факт, отрицать который больше не имело смысла. Чтобы набрать свою прежнюю боевую форму, им нужно было отдыхать и отъедаться с месяц, а то и больше.
На противоположном берегу мелькали тысячи всадников. Взад и вперед сновали гонцы, раздавался нервный лай приказаний, выдавая во враге растерянность и тревогу, что где-то рядом может находиться место переправы. Ксенофонт из-под ладони пытался вглубь разглядеть остальные неприятельские силы. Вероятно, они считали этот маневр коварной уловкой. Не исключено, что Тиссаферн упредил их остерегаться коварства греков. Обнажив в оскале зубы, стратег прокричал:
– Передние! Сотники и командиры полусотен! По моей команде… Вперед!
Его голос стегнул как бичом, и первые ряды с Хрисофом ринулись в воду, вздымая фонтаны сверкающих на солнце хрустальных брызг.
В то же мгновение вторая половина гоплитов, что в тылу, развернулась спиной и пустилась бегом вдоль берега. Они мчались азартно, как на состязаниях, толкаясь и перекрикиваясь, так что эффект был поразителен: лавина бегущих греков. На месте, согласно его приказу, остались только лагерные. Некоторые из них на случай нападения были вооружены мечами и копьями. Это решение далось непросто, но Ксенофонт на него пошел: нет войска, которое могло бы маневрировать на поле с десятком тысяч безоружных, которых надо одновременно защищать. До этого Ксенофонт горячо помолился Афине, чтобы та оберегла лагерный люд, в то время как он сам бежал, как мальчишка, хохоча над неожиданностью своего маневра.
На другом берегу этот внезапный разворот и забег пяти тысяч греков вызвали вспышку хаоса. Начальники конницы углядели подвох, который можно упредить только скоростью, их единственным веским преимуществом. Поэтому половина всадников, заслонявших переправу, галопом помчалась на перехват людей Ксенофонта, крича своим быть начеку. Полки лучников, подошедшие к броду, были остановлены и трусцой потянулись назад, снимая на ходу стрелы с натянутых было луков.
Греки с Ксенофонтом явно направлялись к еще одному броду, выше по реке. Беспрепятственно через него перебравшись, они могли атаковать с двух сторон. В темных рядах, противостоящих Ксенофонту, царили смятение и хаос. Полки, что уже двигались, сталкивались с другими, у которых был приказ стоять вдоль берегов, и люди в них опрокидывались под натиском своих, а начальники выкрикивали противоречивые приказы.
Ксенофонт дышал ровно. Он был подтянут, но худ. Почему-то, наблюдая за вызванным им разбродом в стане врага, он испытывал ощущение, что может бежать без устали весь день. Уловка удалась. На самом деле второго брода не существовало.
– А теперь пошумите! Поднимите все мечи и копья! – воззвал он к своим командирам.
Оказалось, что пять тысяч эллинов реветь умеют очень даже сносно. При желании они могли бы сотрясти хоть небеса. На бегу Ксенофонт прикидывал, что грань здесь весьма тонкая. В итоге ему предстоит вернуться к изначальной точке и лишь оттуда перейти через реку. Вместе с тем нельзя было утомлять людей чересчур большими расстояниями. Рано или поздно ему придется вернуться по своим следам к броду, который нашли те два брата-спартанца. Задачей было отвлечь врага от отряда Хрисофа. К тому времени спартанцы должны будут уже переправиться. Ксенофонту трудно было не позлорадствовать при мысли о первом и, видимо, последнем знакомстве врага с этими воинами.
– Изготовиться! – рявкнул он им. – Разогреться мы разогрелись. Теперь пора разгуляться там, за речкой. Сейчас возвращаемся обратно к месту переправы.
Ряды отозвались глумливым смехом. Люди были на высоте от хаоса, вызванного ими на другом берегу реки.
Заметив краем глаза движение, Ксенофонт тихо выругался. Уловка была им нужна для того, чтобы сбить с толку врага и благополучно пересечь реку. Однако не учтено было то, как поведут себя кардухи, наблюдавшие за маневром с высоты. А они, как он и опасался, углядели, что он разделил свои силы. Узрев эту слабость, они лавиной посыпались вниз по склону, вне себя от возможности поквитаться. Ксенофонт набрал полную грудь воздуха:
– Эллины, по моей команде остановиться!.. Стой!
Все дружно застыли; при виде стекающих по склону кардухов всякий смех прекратился.
– Воины! Сыны Коринфа и Фессалии, Родоса и Аркадии, Стимфала и Крита! Стройтесь плотней! Слушайте своих командиров и помните: с кардухами мы уже встречались на их склонах. Теперь они встречают нас на равнине. Они еще никогда не видели нашего боевого строя, не ведали наших копий и коротких мечей! Так пусть же подходят со всем своим алчным скулежом и тявканьем. Мы перебьем их, как диких псов, – участь, которой они заслуживают!
Последняя фраза утонула в дружном реве. С потаенной радостью Ксенофонт увидел, как некоторые из кардухов дрогнули в замешательстве. Вдали от холмов, что были им домом, они ощутили вокруг себя бесприютную пустоту равнины. Готовясь встретить их необузданный бросок, греки сомкнули строй – навык для них такой же естественный, как дыхание. Ощущение присутствия впереди и по бокам от себя боевых товарищей внушало спокойствие; идеальное состояние перед схваткой.
– Где мой щит? – спросил Ксенофонт.
Трусцой подбежал один из спартанских илотов со щитом на спине и с низким поклоном протянул его стратегу. Видимо, этот человек состоял при ком-то из командиров. Ксенофонт с облегчением поблагодарил его, как благодарят свободных, после чего просунул левую руку в одну кожаную петлю и крепко ухватился ладонью за другую. Щит ощущался буквально частью руки, и он взмахнул им в воздухе с радостным предвкушением.
– Спокойствие, эллины! – крикнул он поверх голов. – Еще есть время. Делаем шестьдесят шагов и останавливаемся. Копья на изготовку!
Глазам кардухов, по всей видимости, открывалась литая глыба из пяти тысяч греков – не плоть, а почти сплошной металл – с рекой за их спинами. По команде Ксенофонта они слегка накренились вперед (момент, когда стратегу подумалось о лучниках, что сейчас, вероятно, собирались на другом берегу). Это слитное движение, казалось, отняло некую часть дикарского неистовства у тех, кто сейчас собирался на них напуститься. Кардухи видели перед собой громадного шевелящегося зверя – черепаху из бронзы, сулящую верную смерть. Среди эллинов не было лагерного люда, который нуждался в защите. Они были худы, грязны и измучены, но к кардухам их преполняла лютая ненависть.
