– Да, это я, – ответил он, не глядя на Ирму.
– Тебе известно, кто я такая, верно?
– Да. Очень даже известно. Вам что-то нужно? – Обгоревшие на солнце руки держали тачку за рукоятки, синие русалки извивались, готовые сорваться с места.
– Просто хотела поблагодарить за спасение.
– А, это…
– Может, пожмем друг другу руки?
Странный парнишка отпрыгнул назад, будто необъезженный жеребенок, затем неохотно опустил поднятые к небу глаза.
– Честно говоря, я и думать забыл об этом, как только док и юный Джим положили вас на носилки. – Он скорее походил на человека, протянувшего ей потерянный зонтик или посылку, чем на спасителя.
– Ты бы слышал, что рассказывает о случившемся мистер Майкл!
На красно-коричневом лице появилось подобие улыбки.
– Вот он-то у нас отличный парень!
– Именно это он говорит о тебе, Альберт.
– Правда? Ни черта себе. Извините, мисс, вырвалось – нечасто приходится болтать с важными леди вроде вас. Ну, мне пора бы дальше работать. До свидания. – Резкое движение запястий привело русалок в действие. Извозчик ушел, а Ирма почувствовала себя совершенно отвергнутой.
Для миллионов людей некоторые из бесконечных мгновений на земле не поддаются стандартному измерению, они кажутся моментом вечности, никак не связанным с календарем или бьющими часами. В памяти Альберта Кранделла короткий разговор у озера будет растягиваться всю его довольно долгую жизнь и впоследствии заполнит целый летний день. Что Ирма сказала и как он ответил – это было не так уж важно. Более того, один только взгляд на ослепительное существо, в чьи блестящие черные глаза он так упорно отказывался смотреть, практически лишил Альберта дара речи. Теперь, десять минут спустя, в уединении среди сырости и кустарников молодой человек опустился на пустую тачку и вытер пот с рук и лица. У Альберта имелось достаточно времени, чтобы восстановить душевное и физическое равновесие, ведь он был совершенно уверен в том, что больше никогда не заговорит с Ирмой Леопольд.
Едва Альберт скрылся в прогале из лавровых кустов, как Майк, с точностью трех деревянных фигурок на швейцарских часах, вышел из дома, а Ирма (среди фигурок всегда есть девушка) появилась у входа в лодочный сарай.
– Наконец-то я познакомилась с твоим Альбертом.
Майк искренне просиял, как это всегда бывало при упоминании его друга.
– Ну? Разве я был не прав?
Милый Майкл!.. Удивляясь тому, что неуклюжий парень с красным лицом вызывает у него такое восхищение, Ирма ступила в ожидавшую лодку.
Погода по-прежнему стояла теплая и солнечная, ежедневно по безмятежному озеру совершались прогулки под звон горного ручейка. Фитцхуберты лежали на вытянутых плетеных креслах в окружении зеленых изгородей и наблюдали за исходом сезона. Этим летом воздух в Лейк-Вью был на удивление неподвижен. Слышалось жужжание пчел над клумбой желтофиолей под окном гостиной, то и дело с озера доносился тихий смех Ирмы. За дубами и каштанами по крутой дороге коричневого цвета скрипели экипажи Хасси, пугая голубей на газоне. Белый павлин спал, два спаниеля тоже дремали в тени.
Вместе Ирма и Майкл исследовали каждый уголок: розарий полковника, огород, осевшую площадку для крокета, извилистые аллеи, ведущие к восхитительным маленьким беседкам с чугунными садовыми креслами с орнаментами в виде папоротника, которые идеально подходили для детских настольных игр. Миссис Фитцхуберт, замечая их на мостике держащимися за руки, вздыхала:
– Как счастливы! Как молоды! – А потом спрашивала у мужа: – И о чем они только говорят целыми днями?
Иногда Ирма болтала лишь ради того, чтобы запустить слова в чистый воздух, как дети запускают воздушного змея. Майку не требовалось отвечать или даже слушать, лишь бы он был рядом, и локон густых волос падал на глаз, когда он наклонялся через поручень, чтобы кидать гальку в разинутую пасть каменной лягушки.
Ближе к вечеру накрытое косыми тенями озеро остыло, несколько листочков желтели среди тростника.
– Дорогой Майк, даже не хочется думать о том, что лето почти закончилось, и мы больше не поплаваем.
– Оно и к лучшему. – Ловко направляя плоскодонку через кувшинки, Майк ухмыльнулся. – Вообще-то, плавать на этой старинной лодке небезопасно.
– Ох!.. Тогда водным прогулкам точно конец!
– Что ж, было здорово.
– Миранда любила говорить, что все начинается и завершается в одном и том же месте, в одно и то же время…
Майк, наверное, слишком сильно навалился на жердь, и лодка неуклюже наклонилась вперед, под прогнившими досками забулькала вода.
– Извини, я тебя не забрызгал? Чертовы корни лилий…
Кувшинки закрылись и спрятались. Белый лебедь изящно выплыл из камыша. Молодые люди постояли немного, глядя, как он летит над водой и скрывается среди ивовых зарослей. Именно таким Ирма запомнит Майкла Фитцхуберта наиболее отчетливо. Внезапно он будет являться ей в Булонском лесу или под деревьями в Гайд-парке: локон светлых волос свешивается на один глаз, взгляд следит за полетом лебедя.
Той ночью горный туман спустился из соснового леса и не рассеивался до позднего утра. Озера не было видно из окна дома садовника, и мистер Катлер занялся теплицами, предсказывая ранний приход зимы. В лавке Манассы некоторые покупатели утренних газет еще спрашивали, не слышно ли чего новенького про таинственное исчезновение в колледже, но их интерес понемногу слабел. Ничего нового не было – по крайней мере, ничего того, что причислялось к новостям на веранде Манассы. Большинство местных признали, что история со Скалой окончена, и пора обо всем позабыть.
Последняя прогулка по озеру, последнее легкое прикосновение ладони… Невидимая, неощутимая сеть мрачных событий пикника продолжала шириться.
Глава 11
За завтраком миссис Фитцхуберт глянула на укрытый туманом сад и решила дать горничным указания о том, что пора снимать ситцевые шторы – скоро их ждут бархат и кружево в Тураке.
– Окорок явно переварен, – сказал полковник. – Черт, куда подевался Майк?
– Он попросил принести кофе в его комнату. Ты должен признать, что эти двое идеально подходят друг другу.
– Еще и неровно порезана на голени!.. Ты о ком?
– О Майкле и Ирме Леопольд, конечно же.
– И для чего они идеально подходят? Для дальнейшего размножения?
– Хватит пошлостей. Я видела их вчера у озера… У тебя что, совсем нет сердца?
– Да какое, черт возьми, отношение мое сердце имеет к переваренному окороку?
– Надоел со своим окороком! Я пытаюсь сказать, что наша маленькая наследница сегодня придет на обед, а ты все никак не поймешь.
Для Фитцхубертов своевременное появление вкусных блюд на громадных подносах в столовой было священным ритуалом, вносящим четкость и регулярность в их праздные и в остальном бесформенные дни. Одновременно с ударом индийского гонга, в который била горничная в прихожей, нечто вроде гастрономического хронометра в желудке Фитцхубертов тоже внутренне объявляло время.
