– Мистер Майкл полагает, что надвигается гроза. Ноги у меня и правда жутко разболелись.
– Майкл? Вы его видели?
– Пару минут назад. Он оставил вам письмо, мисс. Какие прекрасные у него манеры… Ох, ваша чудесная шляпка! – Головной убор сбросили на блестящий линолеум.
– Не важно, я все равно ее больше не надену. Письмо, пожалуйста. – Дверь лучшей спальни закрылась, разочаровав миссис Катлер, весь день ждавшую возможности поболтать с гостьей. Шляпа же была подобрана, ленты аккуратно разглажены, и многие годы искренне верующая миссис Катлер появлялась в ней в церкви.
Жалюзи в комнате Ирмы были опущены, чтобы защитить от жары. Едва она открыла окно, собираясь прочитать письмо Майка, как небо прорезала молния. Ни один листок не шевельнулся на плакучем вязе, освещенном вспышкой голубоватого света. Вдруг из ниоткуда поднялся мощный ветер, удивительно теплый, и тогда вяз затрепетал, а шторы пошли волнами. Под барабанную дробь грома разразилась буря, сытые облака взорвались сильнейшим на памяти жителей Маседона дождем, который за считанные минуты смыл гравий с дорог для экипажей и переполнил горные ручьи. В Лейк-Вью грязная вода с головой накрыла каменную лягушку, сидящую в прудике. На озере плоскодонка сорвалась с привязи и гарцевала среди кувшинок. Едва не утопающие в ливне птицы падали с раскачивающихся деревьев на землю; мертвый голубь неподвижной игрушкой проплыл под окном. Наконец ветер и дождь утратили изначальную ярость, и вышло бледное солнце, осветив размокшие газоны и опустошенные клумбы, будто театральную сцену. Все закончилось. Ирма, замершая у окна, открыла плотный квадратный конверт.
По формальному обращению и строго бесстрастному тону письмо можно было принять за приглашение или счет, если бы не странновато-детский почерк с аккуратными петельками, как в прописях, и вкраплением резких вертикальных черточек, мучительно отработанных во время краткого знакомства с классикой в Кембридже. Несмотря на учебу в университете, одна мысль о том, чтобы взять ручку, вызывала у Майка головокружение, и он забывал, что вообще хочет сказать. Ирма же, обладавшая природной грамотностью и свободой в пунктуации от восклицательного знака до импульсивного тире, выражала себя даже в самых коротких записках. Послание начиналось с извинений за то, что Майк задержался с утра в лесу и посмотрел на часы лишь в тот момент, когда являться к обеду из рыбы уже было слишком поздно («зато тебе больше досталось»). С нарастающим раздражением девушка перевернула страницу.
Этим утром я получил письмо из дома с просьбой немедленно встретиться с нашим банкиром. Та еще скука, но что поделать. Я по горло занят сборами и буду вынужден уехать завтра с первым же поездом. Задолго до того, как ты проснешься! Так как Лейк-Вью через несколько дней закроется на зиму, я решил не возвращаться сюда, а значит, боюсь, не смогу увидеться с тобой и попрощаться. Ужасное невезение; впрочем, надеюсь, ты поймешь. В общем, если больше не свидимся в Австралии, хочу поблагодарить за то, что была так добра ко мне, дорогая Ирма. Последние несколько недель без тебя оказались бы невыносимы.
С любовью, Майк.
P. S. Забыл сказать, что намерен побольше разузнать об Австралии и начну с Северного Квинсленда. Тебе знаком этот регион?
Написанное человеком, с трудом излагавшим свои мысли на бумаге, письмо довольно хорошо передавало суть послания.
Хотя мы, следуя хронике событий, по необходимости рассматриваем действия, совершаемые при свете дня, опыт показывает, что человеческий дух забредает дальше всего в ночные часы между полуночью и рассветом. Эти темные плодотворные часы редко берут в расчет, однако именно они порождают мир и войны, любовь и ненависть, коронацию или свержение с престола. Например, что замышляет мартовской ночью тысяча девятисотого года пухленькая императрица Индии, лежа в постели во фланелевой ночной рубашке в замке Балморал
[17], от чего ее упрямые губы расплываются в улыбке? Кто знает?
Так же в неподвижной тишине страдают и мечтают таинственные герои, упоминаемые на страницах нашей истории. В спальне миссис Эпплъярд окна занавешены плотными шторами; в кровати лежит женщина, чье серое лицо, похожее на маску, распухает и идет пятнами под действием злобных испарений, невидимых при свете дня. В другой комнате неподалеку сияет заостренное личико спящей Сары, которая видит сон о Миранде, сон, полный любви и радости. Чувства переполняли девочку весь следующий день, поэтому она получила бесчисленное множество замечаний за невнимательность в классе, а с подачи мисс Ламли еще и провела полчаса привязанной к спинодержателю в гимнастическом зале – как наказание за «сутулость» и «витание в облаках». В Лейк-Вью часы на конюшне бьют пять, и кухарка, зевая, просыпается, чтобы приготовить овсяную кашу для раннего завтрака мистера Майкла. Майк встает после беспокойной ночи; снились ему в основном банковские операции, чемоданы и поиск места в «Мельбурнском экспрессе». Видел молодой человек во сне и Ирму, которая спешила к нему по коридору в раскачивающемся поезде. «Смотри, Майк, вот место рядом со мной», – сказала девушка, но он оттолкнул ее зонтиком.
Ирма в доме садовника тоже слышала, как часы пробили пять, и окинула сонным взглядом сад, медленно приобретавший цвета и очертания вместе с наступающим днем. На Висячей скале первые сероватые лучи очертили плиты и вершины на восточном склоне – а может, это закат… Та самая суббота, пикник, четыре девочки подходят к заводи. Ирма снова видит ручей, видит повозку под черными деревьями и юношу со светлыми волосами, который сидит на траве и читает газету. Заметив его, она тут же отворачивается и больше не глядит на него.
– Почему? Почему?..
– Почему? – визжит павлин на лужайке.
Потому что уже тогда я знала… я всегда знала, что Майк – мой избранный.
Глава 12
В два часа дня в четверг, девятнадцатого марта, холодный и безмолвный колледж источал запахи жареной баранины и капусты. Обед только что закончился, горничные разошлись. До занятий второй половины дня еще оставалось некоторое время. Дора Ламли лежала на кровати, посасывая мятные леденцы, а Мадемуазель сидела у окна, выходившего на главную подъездную дорожку, и перечитывала письмо от Ирмы, полученное с утренней почтой.
Дом садовника, Лейк-Вью
Дражайшая Диана!
Пишу в спешке, едва нашла ручку – мы с миссис К. завалены упаковочной бумагой. Миссис К. говорит, как жаль, что рядом нет той милой французской леди, которая показала бы ей, как сворачивать платья. Хочу сообщить вам ПРЕКРАСНЫЕ новости: на этой неделе из Индии приезжают мои любимые родители. Я собираюсь в Мельбурн и буду ждать их в нашем номере в отеле «Мензис»! Такое чувство, что длинная история подошла к концу: вдруг понимаешь, что это ПОСЛЕДНЯЯ глава, и читать больше нечего. Поэтому, дражайшая Диана, я заеду в колледж по дороге на станцию, возможно, в четверг днем – чтобы попрощаться с вами и с милыми девочками – сердце болит при мысли о том, что они до сих пор в школе, – и, конечно, с Минни и Томом, а вот встречи с миссис Э. я надеюсь ИЗБЕЖАТЬ. Ох, нехорошо так говорить, но как представлю разговор с ней – одно МУЧЕНИЕ. Диана, у меня не было возможности купить вам подарок к свадьбе – в лавке Манассы одни только сапоги, котелки и варенья, так что прошу принять мой изумрудный браслет – подарок бабушки из Бразилии, помните, я рассказывала? У которой еще зеленый попугай. Она все равно уже умерла и не будет против. Миссис К. спрашивает про синий шифон, который вам понравился.
