Я услышал, как соседи вышли из прачечной, и, когда выглянул наружу через прорези жалюзи, свет там уже не горел. Я собрался было выйти, чтобы, невзирая на предупреждения, выяснить, что́ там происходит, но тут зазвонил телефон. Я поднял трубку и ответил:
– Слушаю, это Йон.
– Он пришел, да?
– Кто?
– Ты знаешь, кто.
– Сигге?
– Э-э-э, ну да.
– Точно не уверен. А как он выглядит, этот Сигге?
– Черт, откуда мне знать?
– Ты его тоже не видел?
– А как я мог его видеть? Он же еще не пришел. Я тебя все время спрашивал: «Сигге здесь? Сигге уже пришел?» А ты говорил: «Нет». Все время. Врал, что ли?
– Нет, я…
– Нет. Ну и как я его тогда должен был встретить?
– Я просто исходил из того, что…
– А не надо. Не надо ни из чего исходить. Будет проще.
Он положил трубку. Хоть я по-прежнему был уверен, что он ошибается номером, в его голосе все-таки слышалось что-то знакомое. Я долго лежал без сна и перебирал всех людей из своего прошлого, которым мог принадлежать этот голос. Когда это не помогло, я переключился на тех, кого можно было увидеть и услышать по телевизору и по радио, но и это было впустую. Звонящий по-прежнему оставался незнакомцем, который по какой-то причине связался именно со мной.
* * *
Утром следующего дня, перед тем как отправиться по ресторанам района Эстермальм, я собрал некоторое количество грязного белья, брюк и рубашек, чтобы загрузить в стиральную машину, и с мешком за спиной пошел через двор.
Прачечная выглядела как обычно, за одним исключением. Хлипкая защелка душевой была усилена накладками, с которых свисал массивный навесной замок. Записка «Временно закрыто на ремонт» была на месте.
Как раз в тот момент было свободное время для стирки, и я им воспользовался. Прежде чем загрузить машину, я подошел к двери в душевую, приложил к ней ухо и закрыл глаза. Где-то вдалеке мне слышались переливчатые звуки: то перекатывались волны, то работала какая-то огромная машина, то будто бы доносилось дыхание гор. С закрытыми глазами я все больше погружался в темноту, и ритм моего дыхания стал подстраиваться под ритм этих переливчатых звуков. По мере вхождения в ритм восприятие моего собственного тела ослабло, но начало проявляться нечто другое.
Хотя тело утратило вес и восприятие реальности исчезло, я по-прежнему мог мыслить и выделить еле заметное предчувствие – оно улавливалось, как улавливается слабый аромат цветка из мрачной чащи леса.
Это было то же самое, что я почувствовал в день выборов, когда отдал свой голос. Единение. Чувство, что я являюсь частью чего-то большего, что я связан со всеми людьми на земле и что моя жизнь не одинока и не бессмысленна, потому что я – часть большой общности внутри той тьмы, что всех нас окружает.
Это было приятное чувство, и я хотел, чтобы оно меня не отпускало, но оно неумолимо сошло на нет, и дыхание постепенно возвращалось в то состояние, когда я дышал только для себя из-за потребности моего организма в кислороде. Когда я оторвал голову от двери, в ухе засвербило, потому что оно отлипло от безмолвной поверхности как присоска.
У меня закружилась голова, и я не удержался на ногах. Чуть было не упал навзничь, но успел шлепнуться на свой мешок с бельем. Немного посидел на грязном белье, прежде чем удалось взять себя в руки и загрузить белье в машину, засыпать стиральный порошок и закрыть дверцу. Когда барабан начал крутить белье с почти таким же переливчатым звуком, как тот, что раздавался в душевой, я вышел из прачечной и пошел домой, чтобы сполоснуться.
Я стоял голым в тазу напротив зеркала и мылся, выжимая воду из губки на тело, а в это время пытался понять, что же такое со мной произошло.
В том состоянии я совершенно не исключал самовнушения. Переливчатые звуки, например, могли издавать водопроводные трубы. Но почему же тогда соседи так себя вели?
Я вытерся махровым полотенцем с затхлым запахом и пришел к выводу, что происходящему может быть единственное правдоподобное объяснение: в душевой что-то было. Это оно просачивалось сквозь трещину, оно заставляло птиц падать на землю, оно вынуждало соседей оберегать душевую, потому что они хотели придержать его для себя.
Но что же? Что?
Этот вопрос не прекращал меня мучить, когда я достал белье из машины и разложил его по двум сушильным барабанам, чтобы быстрее высушить. У меня за спиной присутствовало нечто – оно безмолвно выжидало. Там было нечто, и у него были на меня планы. Я потрогал накладки на двери в душевую – они были привинчены болтами, и сломать их без грубого инструмента было невозможно. Я бросил попытки и вернулся домой. Там попытался придумать что-то, что можно было бы говорить во время трюка «Невидимая ладонь».
В полвторого я вернулся в прачечную и вытащил сухое чистое белье. Стоял и чистил фильтр, но тут дверь открыли со стороны двора. Я снова захлопнул дверцу сушильного барабана и остался стоять, сжав в кулаке комок ниток, вынутых из фильтра.
С бельевой корзинкой под мышкой в помещение зашел тот самый опрятный мужчина, который в прошлый раз счел, что атмосфера делается более уютной, когда вечером во флигеле горит свет. Он не обратил на меня внимания, потому что пристально смотрел на дверь в душевую. Было бы преувеличением сказать, что мужчина выглядел неухоженно, но по сравнению с первой встречей он заметно сдал. Несколько волосков торчали в разные стороны из его аккуратной прически, рубашка измялась, под ногтями на правой руке виднелась грязь, а сама рука была перевязана.
Я кашлянул, и он вздрогнул, как будто я прервал его внутренний диалог. Я поприветствовал его, хотя что-то в его глазах заставило меня перевести взгляд ему на лоб:
– Здравствуйте. Вот и опять увиделись.
– Простите, мы знакомы?
– Я живу во флигеле.
Похоже было, что он порылся в памяти, озабоченный огонек в его глазах немного ослаб, и он сказал:
– Ах да, да. Как дела?
– Хорошо, – ответил я. – Только давно в душе не мылся. – Я махнул головой в сторону навесного замка. – Заперто.
Мужчина посмотрел на дверь и сжал губы. Я решился немного форсировать разговор и спросил:
– Знаете, что произошло?
Сосед широко раскрыл глаза и так сильно покачал головой в знак отрицания, что ложь сразу стала очевидной. Если бы его исследовали на детекторе лжи, индикатор бы зашкалил. Маленькую ложь еще можно раскрыть осторожной манипуляцией, но большая ложь завязывается в такие большие узлы, что их можно разрубить только топором. Я достал топор и перешел прямо к делу:
– А что вы тут делаете? Что там такое в душевой?
Сосед приложил палец к губам и зашипел: «Ш-ш-ш, ш-ш-ш!» – бросая быстрые взгляды на свою корзинку с бельем. Я уже было хотел продолжить давить на него, но тут он убрал палец ото рта и закричал:
