Они все время движутся. Мелкие-мелкие движения, подергивания и судороги – а из глоток вырываются придушенные звуки Это эротично, но за пределами того, что называют эротизмом. Мы с Петронеллой стоим рядом друг с другом и наблюдаем, как существо чернеет и становится тенью.
Мы оборачиваемся друг к другу. Пока Петронелла ложится, я представляю свой мужской орган аномальной длины, и он позволяет мне пробраться сквозь все складки и войти Я обвиваюсь вокруг ее усыпанной звездами кожи создаю щупальца и поднимаюсь над ней, как паук, покачиваясь.
Это не половой акт в обычном смысле, он не подразумевает наслаждения, это объединение, которое необходимо осуществить. Красавица и чудовище, Эсмеральда и Квазимодо. Или наоборот.
* * *
Когда мы с Петронеллой вернулись в душевую, мы сидели, опершись руками на ванну, в то время как в наших телах затихало неземное наслаждение.
– Послушай, – заговорила она.
– Что?
– Ты не мог бы прикоснуться ко мне, просто… прикоснись ко мне, а?
Я подполз к ней и обнял, нежно поглаживая ее по спине, где застежку бюстгальтера скрывал подкожный жир. Она закрыла глаза, когда я пальцами пробежался по ее затылку и шее, и она была так же близка мне, как и моя собственная кожа. Пот, образовавшийся в складках под ее подбородком, также был моим потом.
– Можешь снять блузку, – сказал я. – Если хочешь. Хочешь?
– Да, конечно.
Она вылезла из своей блузки с узорами из крупных цветов, и я сложил эту блузку и положил на край ванны, после чего стал ласкать ее лицо, спускаясь ниже к красивым плечам.
– Спасибо, – прошептала она. – Как давно это было.
– Ну да. Знаю.
В ее бледных кольцах жира на животе не было ничего красивого – ни с сугубо эстетической, ни с чувственной точки зрения, ни в этом мире, ни для меня. Я вряд ли смог бы справиться с тем, чтобы заниматься с ней любовью, но это была Петронелла, одна из моих близких и любимых, которую я мог утешить своими руками, поэтому я поглаживал ее растянутую кожу, позволяя пальцам скользить по влажным складкам или поглаживать крупные бедра, пока, наконец, не поцеловал ее в щеку, и мы долго сидели, упершись друг в друга лбами.
* * *
Ты же сказал, что ты монстр. А таким не нужно понимать. Ничего.
Как я уже говорил в начале этой части, все сходится вместе, и, возможно, отсутствие размышлений отчасти является этому причиной. Размышляя над чем-то, мы привязываем это ко времени и к себе. Возьмем для примера картину. Если вы не думаете о том, что видите, то вы либо не вспомните саму картину, либо не вспомните, где и когда ее увидели. Продолжая метафору, моя жизнь с момента сбора стала напоминать катание на роликах по Лувру.
Все мелькает и сливается. Я знаю, что занимался любовью с толстой дамой Петронеллы под влиянием симбиотического образа Пары мертвецов, но, возможно, это случилось в другой день и при других обстоятельствах.
Я все равно буду делать все возможное, чтобы восстановить в памяти этот период. Чего я не могу сделать, так это восстановить мысли, потому что их почти и не было. По той же причине я не могу дать никаких объяснений своим действиям. Все, что я и другие делали в то время, представлялось само собой разумеющимся, и, следовательно, казалось, что думать об этом бессмысленно. Это просто случилось. По ощущениям это было правильно.
* * *
В какой-то день в начале нового года мне позвонили из полицейского управления. Ночь в изоляторе временного содержания Кронобергсхэктет и то, что этому предшествовало, принадлежали другой жизни, но правовой системе не было до этого никакого дела. В глазах госпожи Юстиции я был тем же человеком – и неделю спустя стоял перед огромными воротами здания суда.
Когда я открыл маленькую калитку в воротах и нашел кабинет E5 – а далось это мне нелегко, – в голове промелькнуло что-то из прочитанных произведений Кафки.
В той мере, в какой я все еще размышлял, я воображал нечто похожее на то, что можно увидеть в американских фильмах. Зал суда, судья на возвышении, стук молотка. Кабинет E5 оказался обычным офисным помещением, где за столом сидел маленький человечек. Казалось, кожа на лице ему мала. У него были узкие губы.
Он качался взад-вперед на большом мягком кресле, просматривал мое дело и убеждался, что все должным образом подтверждено и записано. Поскольку мой объявленный доход за предыдущий год был очень незначительным, он наложил минимальный штраф, двадцать умножить на сорок крон, и надеялся, что мой текущий доход…
Я перестал вслушиваться. На стене висела картина – хотите верьте, хотите нет – с изображением плачущего ребенка, и она заставила меня провести ассоциации с путешествием, которое я совершил с Эльсой и Сусанной несколькими днями ранее.
Содержание лугового тела Эльсы было нетрудно понять. Близости к детям и внукам было недостаточно, она хотела заключить их в себя, вынашивать их и владеть ими, и, следовательно, ее лучшие времена приходились на время беременности. Как только дети вышли наружу, они начали отдаляться. Во время путешествия Эльса позволила детям вылезти из кожи, и маленькая девочка Сусанна кувыркалась с ними, играла с ними на лугу в догонялки, пока я испытывал другой аспект тела монстра. Я увеличил челюсти настолько, что мог хватать кричащих и плачущих детей своими щупальцами и проглатывать, чувствуя, как они брыкаются у меня внутри, опускаясь к желудку, потом выплевывал и начинал все сначала. Было весело.
– Ты слышишь, что я говорю? – Судья наклонился вперед и постучал по столу. Я отвлекся от картины и сказал, что нет, не слышу.
– Я спросил, чем ты зарабатываешь на жизнь.
Я посмотрел на судью и улыбнулся:
– Любовью и мечтами.
Что-то, чему я не мог дать определение, скользнуло по напряженному лицу мужчины, и он понизил голос и спросил:
– Ты… торгуешь собой?
Я пожал плечами. Так тоже можно было сказать о фокусах, о которых я не думал со времен «Общества паровых котлов». Судья встал и подошел к двери, запер ее и вытащил из бумажника две сотни. Положил деньги на полку с книгами по праву и сказал:
– Если это тебе поможет.
– Вы не можете просто уменьшить штраф на эту сумму?
Судья нервно рассмеялся:
– К сожалению, так это не работает.
Он захотел, чтобы я сел на его большое удобное кресло, а сам встал на колени передо мной и стал сосать. Он издавал такие звуки, как будто ему было больно, и хотел, чтобы я вцепился ему в волосы и заставлял его силой. Волосы у него были довольно жидкие, но я хватался за те пряди, которые находил. Оторвал одну прядь вместе с лоскутом кожи, он вскрикнул, но не остановился, хотя по его щеке потекла кровь. Затем я взял дырокол, который стоял на столе, и нанес ему пару ударов по голове, но даже это не заставило его сдаться. Я увидел нож для бумаг и подумал воткнуть ему в ухо, но отпустил эту мысль и позволил ему продолжать. У всех у нас есть свои фантазии, свои путешествия. Кроме того, было довольно приятно.
