– Минуточку. Я должен немного прибраться.
Прихожая выглядела точно так же, как в прошлый раз, когда я там был. Точно так же. Пальто и куртки висели на своих местах, и обувь тоже стояла в том же порядке, насколько я мог помнить. Может быть, появилась какая-то новая деталь, но я не пишу картины по памяти.
Однако на кухне, где мы расположились, не нужно было особенно напрягаться, чтобы увидеть: там произошли изменения. На кухонном столе лежали четыре подарочные упаковки, ножницы, скотч, бечевка и рулон оберточной бумаги со звездами.
– Подарки, – сказал я.
– М-м-м. Не хватает только одного. Марианна пошла за ним.
– Марианна, твоя жена?
Ларс в знак согласия улыбнулся счастливой улыбкой. Если бы у меня была способность ощущать горе, со мной, наверное, это бы и произошло. Но вместо этого просто появился ком в горле, из-за чего стало трудно глотать.
– Ларс, – сказал я. – Ты никогда туда не приходишь. В душевую.
– Я там бываю.
– Ну да. Но с нами – никогда.
Ларс наклонился ко мне ближе и прошептал, как будто раскрывал секрет:
– Есть способ улететь туда… навсегда.
– Ты имеешь в виду луг?
– Луг?
Я не знал, что видит Ларс, когда путешествует. Его тело на лугу практически не изменялось. Возможно, вместо этого в его глазах все окружающее пространство выглядело иначе, поэтому я сказал:
– Другое место.
– Да. Точно.
– Хорошо. И как?
Очевидно было, что Ларс сошел с ума и почти сумел убедить себя, что живет на тринадцать лет раньше, когда Томасу исполнялось девять. Это не исключало, что он действительно обнаружил что-то, о чем стоило знать. От детей и безумцев можно услышать истину, поэтому я последовал за ним, когда он встал и пошел в прихожую.
Если Ларс и на самом деле нашел способ остаться на лугу, готов ли я повторить этот шаг? Я не знал, но это было вполне возможно. Ларс подошел к небольшому шкафу в прихожей и махнул мне, чтобы я подошел ближе. Он посмотрел на закрытую дверь комнаты Томаса и вытащил небольшую коробку. В коробке лежал револьвер марки «Смит и Вессон». Вид большого оружия в маленькой коробочке был настолько удивительным, что я смог только спросить:
– Откуда у тебя это?
– Из «Монте-Карло», – ответил Ларс, снова понизив голос до шепота. – Дорого обошлось, – и он закрыл коробку.
– Так ты, – сказал я, – хочешь… – Я приложил указательный палец к виску, и Ларс с энтузиазмом кивнул. Это было не то решение, на которое я надеялся, и не тот шаг, который я готов был сделать, несмотря ни на что.
– Что заставляет тебя так думать? – спросил я.
– Это так. Если ты это сделаешь… – Ларс кивнул в сторону прачечной. – …там.
– Ты уверен в этом?
– Ну, уверен не уверен…
Я схватил Ларса за плечи, посмотрел ему в глаза и сказал:
– Ларс. Ты не должен этого делать. Я заберу у тебя пистолет…
Я потянулся к коробке, но Ларс отвел мою руку и внезапно заговорил как человек в абсолютно здравом рассудке:
– Это не твое дело. Тебя это не касается. Уходи.
Блаженная дымка, туманящая взгляд Ларса, пропала и сменилась искрящимся гневом. Если бы мы сейчас разодрались, он бы не отступил, подобно Оке, и добром бы это не кончилось. Кроме того, Ларс был прав. Какое мне было до этого дело? Как и все мы, он делал то, что должен был сделать: только мысль о Томасе заставила меня попытаться вмешаться. Я оставил его и пошел домой.
* * *
Возможно, вызывает удивление, что я беспокоился о Томасе, но было обстоятельство, о котором я не рассказал. Кроме соседей, в обычном мире я мог вынести общение только с Томасом и его бандой.
Я сдержал обещание Ларсу и больше не участвовал в кражах вместе с его сыном, но когда мы прикрыли эту лавочку, то отметили это, выпив пива в его любимом заведении в Старом городе. К нам присоединилось несколько его друзей-скинхедов, и мы пошли на квартиру, где была вечеринка, – вот так это было.
Как следует из этой истории, все это время я продолжал носить в себе скрытую агрессию, проекцию моей монструозной сущности в этом мире. В начале февраля я перестал ездить на метро: стремление посбрасывать пассажиров на рельсы было настолько сильным, что я боялся, что не смогу противостоять ему. Как и все остальное, это касалось бы лишь мира по эту сторону, но я все же не хотел отправиться в тюрьму за убийство.
Мне было хорошо с Томасом и его приятелями. За ними я замечал то же, и наше общение выходило несколько брутальным, что мне нравилось.
Мы частенько друг друга сильно толкали, отпускали грубые шутки, которые иногда переходили в драки, особенно если в этом был замешан алкоголь, а чаще всего так оно и было. Мы обменивались ударами в челюсть, а потом просто говорили: «Так выпьем же, сука», и ничего более.
Музыка, которую мы слушали, была тяжелой и претенциозной, а слова песен были преисполнены ярости. В разговорах было много гневных выпадов против всех этих подонков, которые разрушают нашу прекрасную страну. Я не особо с чем был согласен, но сама тональность мне нравилась. Появлялась также сентиментальная нотка, когда речь заходила об исчезнувших вещах и явлениях, будь то смертная казнь или маленькая дачка, куда все обычно ездили на летние каникулы.
У их банды была отличительная особенность, наверняка благодаря Томасу. Те, кто называл себя бонхедами, слушали группы «белой власти», такие как «Скрудрайвер» и «Ультима Туле», тогда как менее экстремальные предпочитали классическую музыку скинхедов, например «Мэднесс» и «Спешиалс». Это все дополнял Повел Рамель.
В спартанской обстановке квартиры с матрасами, брошенными между банками пива и бутылками из-под водки «Эксплорер», в сигаретном дыму сидит группа парней с бритыми черепами, отбивает ритм ботинками и вместе подпевает песне «Смотри, идет снег», которая гремит из проигрывателя. Большим фаворитом была песня Рамеля «Папа, я не могу расколоть свой кокос», и ни одна вечеринка не обходилась без того, чтобы ее проиграли хотя бы один раз, а лучше – несколько раз.
Случилось так, что я стал тусоваться с ними в городе, потому что наслаждался чувством опасности – а оно прямо-таки исходило от нашей группы, когда она прокладывала себе путь среди людей и кричала: «Дверь открылась! Входит мама! А орех все так же цел!»
Возможно, наша банда была еще и одной из самых мягких, потому что споры, провокации и даже драки в городе никогда не переходили в бои без правил, по крайней мере, когда я был с ними.
Через пару дней после разговора с Ларсом мы встретились с Томасом у площади Гулльмарсплан, потому что нашему – теперь общему – приятелю Палле дали вторичный контракт на аренду подвальной квартиры, и у него намечалось новоселье. Я не мог ехать на метро, и Томас заржал, когда я вылез из такси с пакетом из государственного винного магазина винной монополии с двумя бутылками – водки «Ренат» и «Фанты».
