– Уходи.
Я быстро глянула на него.
– Уходи, я отпускаю тебя.
На то, чтобы развернуться на каблуках и исчезнуть в черных внутренностях музея, мне потребовалось всего несколько секунд. Я только почувствовала, как стало холодно там, где до плеча дотрагивалась его рука.
* * *
Ярмарка шумела и веселилась, яркие цыганские шатры колыхались на зимнем ветру. Румяные девицы, визжа и хохоча, скатывались с ледяной горки. Шустрые бабки зазывали покупателей, пахло морозом и горячими пирогами. Я с детства обожала ярмарки, их краски, запахи, птичью стрескотню толпы, музыку гармониста.
Возвращаясь обратно в Окию, я попала на огромные ежегодные масленичные гуляния. Мне было весело и беззаботно. Я рассматривала товары на многочисленных прилавках, жевала моченое яблоко, отбивалась от пристающего ко мне Страха.
Мороз никак не отпускал, пальцы заледенели, кислый рассол тек в рукав. Я остановилась рядом с прилавком, где рябой мужичок в шапке-ушанке продавал бусы и серьги. Толпящиеся девицы с придыханием рассматривали цацки, боясь даже прикоснуться к ним. Я сидела на лошади, а потому с легкостью рассматривала товар через их головы. Взгляд лениво скользнул по подвескам, цепочкам, малахитовым колечкам, розовой мраморной трубочке…
О господи!
Я уставилась на розоватую трубочку и почувствовала, как меня бросило в жар. Стараясь, чтобы голос не дрожал, я весело прикрикнула:
– Эй, мужик, почем вон ту розовую подвеску продаешь?
Продавец оказался прожженным, сразу разглядел во мне заинтересованного клиента, прищурился и крякнул:
– Три золотых.
Я была готова отдать все двадцать, имеющиеся у меня.
– Что-то дорого, – нахмурилась я.
– Я возьму! – вдруг крикнула тоненьким голоском купеческая дочка с торчащей из-под соболиной шапки длинной каштановой косой.
– Ну уж нет! – всполошилась я. Быстро достала кошель, не спешиваясь, протянула золотые мужику и быстро цапнула украшение. В отличие от них всех, толпящихся рядом с этим прилавком на этом рынке, я точно знала, что прячется внутри этой подвески.
Та часть Ловца Душ, что была у ясноокого Александра Михайловича, оказалась жалкой подделкой – просто сильное заклинание, чтобы не терять ясноокость в переполненном темной магией замке. Вторую половину, настоящую, сейчас я зажимала в кулаке и согревала своим теплом. Я тряслась, пыталась привести в порядок смятенные чувства, а от волнения дыхание сперло и заслезились глаза.
Выехав с ярмарки, я остановилась на горбатом мостике через узкую речушку, из-за бурного течения не замерзающую даже зимой. Я сглотнула, нерешительно разжала кулак, посмотрела на Ловца. Помедлив еще секунду, негнущимися пальцами с трудом отвинтила тугой колпачок и вытряхнула на ладонь крохотную желтоватую бумажку.
Мне не надо было ее читать, я и так знала, что там написано: «Исканде ту дрэкон, сан сейвер Ианса» – найди твоего дракона, стань Берегиней Иансы.
Я повторила про себя как молитву: «Ич парандиси дрэкон, чо парадиси су камер. Исканде ту дрэкон, сан сейвер Ианса».
