– И да и нет.
– Или, может быть, он фетишист – достанет девочкины шмотки, поднесет к носу, вдохнет аромат и дрочит до посинения.
– А как вы вообще пришли к такому выводу?
– Насчет того, что дрочит?
Шутник, однако, этот доктор Паскуале.
– Я про реконструкцию момента убийства.
– Ах, про это? Рассмотрел хорошенько, куда и как вошло лезвие ножа, и поразмыслил над линией разреза. Кроме того, голова у девушки была опущена, подбородок прижат к груди, так что вполне можно представить себе, как оно было, тем более что убийца, вытягивая нож из горла, порезал ей еще и правую щеку.
– Особые приметы есть?
– Для установления личности? Шрам от аппендицита и еще редкая врожденная деформация правой стопы.
– А конкретнее?
– Варус большого пальца.
– А если простыми словами?
– Большой палец кривой. Смотрит внутрь.
Внезапно его осенило, что надо было сделать сразу и о чем он забыл. Не от старости забыл, уверил он самого себя, а из-за этой жары, от которой тупеешь, как от трех таблеток снотворного.
– Катарелла? Поди сюда.
Тот материализовался через четверть секунды.
– Слушаю, синьор комиссар.
– Задай поиск на компьютере.
– Туточки я.
– Проверь, подавалось ли заявление о пропаже шестнадцатилетней девушки. Если да, то оно должно быть за тринадцатое или четырнадцатое октября тысяча девятьсот девяносто девятого года.
– Исполню мигом.
– А как насчет вентилятора?
– Синьор комиссар, я четыре магазина обзвонил. Вентиляторы все вышли. В одном сказали, только подписные остались.
– Какие еще подписные?
– Которые на потолок вешают. Попробую еще в другие магазины позвонить.
Монтальбано подождал еще с полчаса, и поскольку Фацио так и не объявился, отправился обедать. Стоило сесть в машину и проехать совсем чуть-чуть, как в траттории он появился уже в насквозь пропотевшей рубашке.
– Комиссар, – сказал ему Энцо, – нынче слишком жарко, чтобы есть горячее.
– А что у тебя имеется?
– Могу принести большие тарелки с морским ассорти: креветки гигантские и помельче, осьминожки, анчоусы, сардины, мидии и морские черенки. Годится?
– Годится. А на второе?
– Барабульки с кисло-сладким лучком, в холодном виде чудо как хороши. И напоследок, чтобы рот освежить, жена приготовила лимонный шербет.
То ли из-за жары, то ли оттого, что после еды он здорово отяжелел, гулять по молу, как обычно, Монтальбано не стал, а отправился сразу домой, в Маринеллу.
Там он распахнул все окна и двери в тщетной надежде создать хотя бы подобие сквознячка, разделся догола и повалился на постель – вздремнуть часок. Проснувшись, надел плавки и пошел поплавать, рискуя получить несварение.
Когда, хорошенько охладившись, он зашел в дом, ему вдруг захотелось услышать голос Ливии.
Как быть? Он решил отложить гордость куда подальше и набрал ее номер.
– А, это ты, – ответила Ливия, не удивившись и не обрадовавшись. Да ладно, чего уж там: от ее голоса веяло вечными льдами.
– Как доехали?
– Ужасно. Жара была страшная, в машине кондиционер сломался. А когда мы после Гроссето остановились поесть в «Автогриле», Бруно пропал.
– У парня, смотрю, талант к этому делу.
– Ради бога, только не пытайся острить.
– Я просто констатирую факт. И куда же он подевался?
– Мы два часа убили, пока его нашли. Залез в кабину фуры и спрятался.
– А водитель?
– Ничего не заметил, спал. Ладно, мне пора.
– Куда?
– Меня кузен Массимильяно внизу ждет. Ты застал меня случайно, я просто заезжала за вещами.
– А где ты была?
– У Гвидо и Лауры на их вилле.
– А теперь уезжаешь?
– Да, с Массимильяно. Уходим в небольшой круиз на его яхте.
– Кто еще будет?
– Только я и он. Пока.
– Пока.
И где ж этот разлюбезный кузен Массимильяно добыл денег на круизную яхту, если учесть, что он не работает и целыми днями только и делает, что мух считает? Лучше было не звонить.
Монтальбано уже собирался выйти, как зазвонил телефон.
– Алло?
– И вообще, ты не держишь слово!
Это была Ливия, которую, судя по всему, так и распирало высказаться.
– Я?!
– Да, ты!
– Когда это, интересно, я его не сдержал?
– Ты мне клялся, что летом в Вигате убийств не бывает.
– Ну что ты такое говоришь? «Клялся»! Я всего лишь сказал, что летом, в жару, если кто и замышляет убийство, то предпочтет потерпеть до осени.
– Как же тогда вышло, что Гвидо и Лаура очутились в одной постели с жертвой преступления в самый разгар августа?
– Ливия, не передергивай! «В одной постели»!
– Ну практически.
– Послушай меня внимательно. Это убийство случилось в октябре шесть лет назад. В октябре, ты поняла? Что означает, кроме всего прочего, что моя теория не так уж и беспочвенна.
– Как бы там ни было, из-за тебя…
– Из-за меня?! Если бы этот проныра Бруно не пытался переплюнуть Гудини…
– Это еще кто?
– Знаменитый фокусник. Если бы Бруно не закопался под землю, никто бы и не заметил, что на нижнем этаже есть труп, и твои друзья могли бы и дальше спать сном младенца.
– Твой цинизм омерзителен. – И бросила трубку.
Когда Монтальбано вернулся в отделение, было уже почти шесть.
Он приехал бы и раньше, но стоило ему выйти за дверь, как на него обрушился такой лютый зной, что он тут же ретировался. Разделся, наполнил ванну холодной водой и полежал в ней часок.
– Синьор комиссар! Синьор комиссар! Нашел! Обстановил личность!
Катарелла весь напыжился, локти чуть оттопырены, пальцы веером – осталось хвост распустить, и выйдет павлин.
– Пойдем в кабинет.
Катарелла последовал за ним с листом бумаги в руке и таким торжествующим видом, что, казалось, он вышагивал под триумфальный марш из «Аиды».
8
Монтальбано взглянул на распечатанную Катареллой карточку.
МОРРЕАЛЕ Катерина, она же Рина,
