– Отец решил сменить ей окружение, добился перевода по службе и забрал с собой семью.
– Что она тебе сказала?
– Прежде всего надо сказать, что она необыкновенная девушка.
– Ты мне это уже…
– Сальво, я не о красоте толкую. Необыкновенная – в том смысле, как она говорила о своем прежнем занятии. Непринужденно, будто работала продавщицей в магазине. Не стыдилась и не бахвалилась. Поскольку она была «гордостью борделя» – сама так выразилась, – хозяйка использовала ее для привлечения новых клиентов при помощи «сарафанного радио», а потому делала так, чтобы у нее не было постоянных клиентов.
– Короче, вся поездка коту под хвост?
– В целом да. Но Альба рассказала мне одну вещь. В бордель она приезжала всего на час.
– На чем?
– На скутере. Говорила своим, что идет к подруге, в кино, в библиотеку…
– Продолжай.
– Однажды, когда уже собиралась домой, хозяйка велела ей быть осторожной. И объяснила, что в другие дни ее дважды спрашивал один клиент, но хозяйка говорила ему, что она занята.
– Почему?
– Он смутил ее чрезмерно бурной реакцией на фотографию Альбы: настолько возбудился, что начал весь дрожать. Хозяйка испугалась. А поскольку в тот день он приходил в третий раз и сильно разволновался из-за очередного отказа, хозяйка подумала, что он может устроить засаду и поджидать Альбу у выхода из борделя. Тогда Альба решила остаться еще на пару часов. Позвонила матери, наплела ерунды. Выехала домой, когда стемнело, после восьми вечера. А за мостом Саммартино – там еще по правую руку нет домов, одни деревья – с ней поравнялась ехавшая следом машина и столкнула скутер на обочину.
– Она заметила марку автомобиля?
– Нет, даже не думала об этом. Слишком перепугалась. Вставая – к счастью, обошлось практически без травм, – она увидела, как водитель вылез из машины и побежал к ней. А ее буквально парализовало от страха, с места сдвинуться не могла.
– Она уверена, что эта история была подстроена?
– На все сто. К счастью, мимо проезжала еще одна машина; водитель притормозил. Тогда виновник ДТП развернулся, вскочил в машину, завел мотор и мигом умчался.
– И это подтверждает, что за рулем сидел тот самый неудовлетворенный клиент.
– Наверняка. Я думаю, что, если бы не другая машина, он бы оттащил ее в лесок и изнасиловал.
– Альба не разглядела его лицо?
– Нет.
– А в другие дни он приходил?
– Через три дня в бордель вломилась полиция.
– Знаешь, что все это означает, Мими?
– Да. Надо выйти на хозяйку и получить описание внешности несостоявшегося клиента Альбы.
– Точно. Завтра с утра пораньше двигай к Дзурло. Ты вроде говорил, что ее арестовали? Даже если уже выпустили, они наверняка знают, где она живет. Мими, ты уж постарайся, время поджимает.
– Да понимаю я! – вставая, ответил Ауджелло.
– Кстати, Мими, чуть не забыл. Хотел тебе сказать, что это расследование уже не наше.
Ауджелло снова опустился на стул:
– Не понял.
– А что тут понимать? Бонетти-Альдериги отобрал его у нас и передал Семинаре.
– Почему?
– Потому что Семинара – калабриец, а мы не тянем.
– А зачем мне тогда ехать к хозяйке борделя?
– Езжай. Семинара просил нас о содействии. Так что мы уполномочены вести параллельное расследование.
– Думаешь, он это имел в виду?
– Нет, но я так его понял, ясно? Или ты против?
– Я-то?! Да я руками и ногами за!
– Вот и езжай к хозяйке, узнаешь все, что нам нужно, а потом решим, стоит ли докладывать об этом Семинаре. Уяснил?
– А то.
Минут десять спустя на выходе из конторы его окликнул Катарелла.
– Ай, синьор комиссар! Письмо ваше.
И протянул ему конверт с «охотой за сокровищем».
– Подержи у себя. Если парень еще за ним не приходил, значит…
– Никак нет, синьор комиссар. Приходил, переписал и возвернул. И оставил вот эту записку.
Листок из блокнота Катареллы.
Дорогой комиссар, я решил написать эти несколько строк, чтобы передать мое первое впечатление после беглого прочтения нового письма. Не могу найти разумные доводы, чтобы объяснить причину, но письмо на этот раз показалось мне весьма тревожным. Особенно эта строка: «От радости заплачешь непременно». Мне показался странным выбор глагола. Конечно, можно плакать и от счастья, но тут мне это не представляется уместным. Потом это его настойчивое стремление уведомить нас, что он днем и ночью трудится, чтобы сделать награду единственной и неповторимой. Повторюсь: это всего лишь ощущение, но я боюсь, что, когда мы обнаружим сокровище, нас ждет весьма неприятный сюрприз. Держите меня в курсе.
С наилучшими пожеланиями
Ваш Артуро
16
Он сунул записку в карман и двинул в Маринеллу.
Браво, Артуро! Когда комиссар, сидя на камне, читал письмо, его накрыло то же ощущение тревоги.
Но комиссар решил тогда не вдаваться в анализ своих ощущений, чтобы не отвлекаться от мыслей о Нинетте. И теперь, когда Артуро ему об этом напомнил, ощущение снова вернулось.
Да, было в этих словах нечто угрожающее.
Но он мог лишь принять это как данность, за невозможностью действовать.
После ужина он сидел на веранде и размышлял, когда и как объявится похититель Нинетты. Единственное, что крутилось в голове, – что на днях они получат звонок об обнаружении трупа девушки на свалке или под мостом. И вдруг, совершенно непонятно откуда, в его голове возникла и полностью завладела сознанием другая мысль, отодвинув образ Нинетты.
Комиссар встал, зашел в дом, достал из кармана последнее письмо, взял предыдущие письма и записку Артуро, снова вышел на веранду, разложил все на столике, письмо за письмом, сел и принялся читать. Потом перечитал еще раз.
По мере того как он вчитывался, припоминая, как и когда их получил, восстанавливая в памяти поездки, которые совершил, следуя указаниям таинственного игрока, и места, куда эти поездки его привели, – дощатый сарай, домик-развалюху, – проступившая на лбу комиссара складка становилась все глубже.
Мысль, которая пришла ему в голову, была столь отчаянной, столь фантастической, столь лишенной какого-либо прочного и надежного основания, что он боялся полностью ее выразить, придать ей законченную форму, а значит, воспринимать в дальнейшем как нечто цельное.
Поэтому он позволял ей свободно копошиться в голове в виде обрывков, фрагментов, деталей, подобно частям головоломки, которые нельзя соединить, потому что, как только они обретут очертания законченной картины, он будет обязан действовать решительно. А вдруг в конце все же выяснится, что речь идет о безобидной игре? На кону не столько репутация или карьера – ему глубоко наплевать на это, – но самооценка, уважение к себе.
