Повернулся, сел за свой стол и жестом пригласил Монтальбано тоже сесть.
– Вы ведь не ведете это расследование.
– Нет.
– Продолжаете негласно? Мне вы можете сказать.
– Да.
– Никаких зацепок или есть какие-то соображения?
– Есть.
– Хорошо. Я бы хотел, чтобы вы его поймали. Хотел бы, чтобы он оказался живым тут, на моем столе. За столько лет работы никогда не доводилось видеть такого ужаса… Случай редкий, единственный…
– …и неповторимый, – сказал Монтальбано.
– Он сделал так, чтобы труп походил на куклу, которую вы по ошибке приняли за тело. И знаете, ему ведь пришлось изрядно потрудиться.
– Да. А кукла из мусорного бака, которую и вы видели, в свою очередь была вроде как пробным вариантом, сработанным по образцу той, что я нашел в постели старого психа.
Доктор Паскуано о чем-то задумался, все более мрачнея, потом сказал:
– Я понял.
– Что?
– Почему он убил ее ядом.
– Он ее отравил?!
– Да. Я понял. Он не мог убить ее при помощи оружия: пистолетный выстрел или удар ножом оставили бы на теле заметные следы. А на его модели их не было, так что единственным выходом был яд. Соображает, сукин сын. И отравил он ее сразу же после похищения.
– Так, значит, он ее не насиловал.
Паскуано скривился.
– Шутите? Многократно и везде, но…
Впервые Монтальбано видел доктора в таком смятении чувств.
– Но?..
– Post mortem
[17], вы понимаете, о чем я? Ему нужна была не живая женщина, а надувная кукла.
Монтальбано думал, что давно оброс крепкой броней, но на этот раз ему потребовалось несколько минут, чтобы одолеть головокружение и тошноту.
– Меня уже вырвало, – глядя на него, сказал Паскуано. – Если подступит, туалет за соседней дверью, не стесняйтесь.
– Он использовал хирургические инструменты, чтобы?..
– Ну что вы! Все из домашнего обихода! Глаз вынул ложкой, проколы нанес шилом, волосы снял бритвой… Потом аккуратно слил кровь, нанес тональный крем на тело, накра…
– А как он воспроизвел сдутую грудь?
– Как сумел: что-то вроде липосакции домашними средствами, но ему это удалось лишь отчасти.
Доктор уставился в окно.
– И знаете что? Она была девственницей. А этот урод…
Никогда комиссар не слышал, чтобы из уст Паскуано вылетало подобное слово.
Никогда доктор не выражал личного мнения по отношению к препарируемым трупам или убийцам.
– …видимо, он почти импотент, и у него не выходило, и он проделал себе путь ручкой швабры или чем-то вроде того.
Доктор снова обернулся к комиссару.
– Поймайте его. А не то, если все сойдет с рук, ему придет в голову еще какая-нибудь гениальная задумка. Похлеще той, что он уже воплотил.
– Поймаю, – спокойно ответил Монтальбано.
Он неплохо держался у Паскуано, но, едва завидев бар, притормозил, вылез из авто и дернул коньяку. Надо было снять напряжение. Потом двинул в контору.
– Ай, синьор комиссар, синьор комиссар!
– Что случилось?
– Ваш калека Семинарио аж три раза звонил! Говорит, надобно ему с вами переговорить, наисрочнейше!
– Скажи, что не можешь меня найти.
– А вдруг он тут же доложит про это господам начальникам?
– Не доложит, не бойся. Фацио здесь?
– Только что воротился.
– Пусть зайдет.
Он хотел как можно раньше слинять из конторы – боялся, что его в последний момент втянут в какое-нибудь дело и он не сможет освободиться к полдевятого.
Явился Фацио.
– Собрал?
– Все, да.
– Садись, рассказывай.
Фацио ликовал: наконец-то, после стольких лет ожидания, минута реванша. Уселся поудобнее, поправил брюки, сунул руку в карман, достал сложенный вдвое листок, уставился на него, будто впервые видит, развернул, разгладил. Все как в замедленном кино. Потом взглянул на Монтальбано – тот отмалчивался, – торжествующе ухмыльнулся и принялся за чтение:
– Пеннизи Артуро, сын Пеннизи Карло и Алессандры Каваццоне, родился в Монтелузе 12 сентября 1988 года, холост, зарегистрирован в Монтелузе на Виа Джоэни, 129, но проживает в Вигате, Виа Биксио, 21, в доме, принадлежащем деду по матери, Каваццоне Джироламо; студент университета Палермо, факультет…
– Постой-ка. Виа Биксио вроде как идет параллельно Виа дей Милле?
– Точно так. Но верхним концом, тем, что идет к кладбищу, она упирается прямо в Виа дей Милле.
Дикий зверь всегда рыщет в знакомых местах.
– Теперь сложи листок и убери в карман. По-моему, ты уже достаточно выговорился.
Фацио подчинился – интерес комиссара с лихвой окупил его старания.
18
– Как, ты сказал, зовут деда?
– Каваццоне Джироламо.
Где же он слышал это имя?
И вдруг озарение. Джироламо Каваццоне!
Восьмидесятилетний помятый старик, племянник Грегорио Пальмизано, тот, что приходил к нему узнать, нельзя ли, раз обоих Пальмизано признали сумасшедшими, объявить их официально умершими, чтобы он загреб себе наследство!
Вот и недостающее звено, связующая нить, отметающая все сомнения. Круг полностью и нерушимо замкнулся.
Артуро, конечно, нашел надувную куклу на чердаке у деда; наверняка Джироламо и Грегорио, когда еще общались, купили себе две одинаковые.
Так Артуро получил возможность сперва поэкспериментировать с куклой, которую потом выкинул в мусорный бак. Иначе было не объяснить, где он ее раздобыл.
Комиссар, улыбаясь, поднялся со стула, обошел вокруг письменного стола, остановился перед остолбеневшим Фацио.
– Встань.
Фацио подчинился, и Монтальбано заключил его в объятия.
– Спасибо за все. Можешь идти.
Тот все стоял на месте, буравя начальника взглядом.
– Что у вас на уме, комиссар?
– Ничего, а что?
– Тогда зачем вы велели узнать про этого человека?
– Так, пустяки, есть одна мыслишка. Сегодня вечером мне надо кое-что проверить. Если будет что-то конкретное, сразу тебе расскажу. Хорошо?
Фацио, весь в сомнениях, вышел из кабинета.
