Оператор зашел в спальню Грегорио. Завис минут на пять над резиновой куклой. Сперва показал в полный рост, потом – крупный план: плешивая одноглазая голова, сморщенная сиська, затем, одна за одной, все латки Грегорио – словно залепленные пластырем ссадины.
– Так что вам принести?
Отчего это у него пропал аппетит?
Он съел так мало, что даже не пошел, как обычно, прогуляться после обеда. Вернулся в контору и сел подписывать бумаги. Уже месяц им не попадалось ничего стоящего. Случай с Пальмизано, конечно, привнес некоторое оживление и драматизм, но, к счастью, обошлось без последствий в виде погибших и раненых. Несколько раз ему приходила в голову мысль взять отгул на пару дней и сгонять к Ливии в Боккадассе. Но он все откладывал, боясь, что придется прервать отпуск из-за внезапно возникшего дела. А как потом объясняться с Ливией?
– Галлуццо нашел пистолет, – сказал Фацио, входя в кабинет.
– Где он был?
– В спальне Катерины. Спрятан внутри статуэтки Богоматери.
– Еще новости?
– Полный штиль. Слышали теорию Катареллы?
– Насчет чего?
– Насчет того факта, например, что стало меньше краж.
– И как он это объясняет?
– Говорит, что ворам из наших, что обчищают дома бедняков или дамские сумочки, стало стыдно.
– За что?
– За своих коллег – тех, кто ворует по-крупному. За дельцов, объявляющих банкротство, припрятав денежки вкладчиков, за банки, надувающие клиентов, за крупные фирмы, пилящие бюджет. А им, беднягам, приходится довольствоваться десяткой евро, разбитым телевизором, сломанным компьютером… Им становится стыдно, и пропадает желание воровать.
Как можно было ожидать, в полночь «Телевигата» выпустила в эфир спецвыпуск, целиком посвященный делу Пальмизано.
Само собой, в кадре Монтальбано лез по лестнице, а Грегорио стрелял в него с балкона, и кто бы ни увидел репортаж, согласился бы с Катареллой: казалось, комиссара ничто не остановит, с такой решимостью он штурмовал балкон с револьвером в руке, таким твердым голосом отдавал приказ вырубить прожектор. В общем, выступление в духе «Отважных капитанов»
[7].
Ни намека на испуг, дрожь в коленях, головокружение. Никакой прибор в мире – ни рентген, ни компьютерная томография – не в состоянии уловить потаенные терзания и страхи. Но когда в кадре появилась надувная кукла, комиссар встал и выключил телевизор.
Не мог ее видеть, так сильно она его впечатлила – сильнее, чем живая девушка.
Перед сном набрал Ливии.
– А я тебя видела! – выпалила она.
– Где?
– По телевизору, в национальных новостях.
Эти гребаные ублюдки с «Телевигаты» продали репортаж!
– Так за тебя испугалась! – продолжила Ливия.
– Когда?
– Когда у тебя голова закружилась на лестнице.
– Было дело. Но никто не заметил.
– Я заметила. Не мог Ауджелло послать? Он ведь моложе тебя! Ты уже не в том возрасте для подобных выходок!
Монтальбано встревожился. Неужто и Ливия решила достать его разговорами про возраст?
– Ты так говоришь, будто я Мафусаил, на хрен!
– Не матерись, терпеть этого не могу! Какой Мафусаил? Видишь, какой ты стал нервный!
После такого дебюта разговор не мог не вылиться в скандал.
– Ай, синьор комиссар! Синьор комиссар! Вам все звонит господин начальник, все звонит и звонит, с восьми утра! А уж сердит – не приведи господи! Велел передать, чтоб вы ему сиюмоментно перезвонили, наисрочнейше!
– Ладно, переведи звонок в мой кабинет.
Совесть его была в порядке: поскольку ничего не происходило, у него не было возможности сделать что-то, что бы выглядело в глазах начальства ошибкой или упущением.
– Монтальбано?
– Слушаю, синьор Бонетти-Альдериги.
– Объясните мне, как вы допустили, чтобы телеоператоры творили свои грязные делишки в квартире двух старых психов?
– Но я не…
– Так вот, знайте: на меня обрушилась лавина звонков – из епископата, из союза католических отцов семейства, из клуба «Фу-фу»…
– Не понял название клуба, простите.
– «Фу-фу». Или вам больше нравится «Эф-эф»? Это инициалы клуба «Вера и семья»
[8].
– А что им не понравилось?
– Непристойнейшие кадры с надувной куклой!
– Понял. Но я ничего не разрешал.
– Ах, не разрешали? И как же они вошли?
– Вероятно, через дверь.
– Сняв печати?
Дверь не опечатали. А разве надо было? Ладно, бог с ними, с печатями, но хоть запереть-то!..
Выхода нет, придется перейти на канцелярско-следственный жаргон, когда после двух фраз никому ни черта не понятно.
– Позвольте, я вам все разъясню. В данном случае мы не усмотрели оснований для вынесения распоряжения об опечатывании вышеупомянутого жилого помещения, принимая во внимание то, что имевшие место в данном помещении факты насильственных действий не повлекли нанесения физического ущерба в отношении третьих лиц, в силу чего…
– Ладно-ладно, но все же, проникнув без разрешения, они совершили тяжкое правонарушение.
– Тягчайшее. И дело не только в этом.
Комиссар решил задействовать крупную артиллерию.
– А в чем?
Очередной поток следственного жаргона.
– Откуда нам знать? Вдруг оператор и журналист вынесли из квартиры какие-то предметы? Ведь данное просторное помещение жилого назначения использовалось в большей степени как склад антиквариата, в котором хранились без инвентаризации золотые кресты художественной чеканки, Библии в драгоценных окладах, четки из перламутра, серебра и золота, а также…
– Ладно-ладно, я распоряжусь, – прервал его начальник, раздраженный тоном голоса Монтальбано.
Будет ужо наука этим прохвостам с «Телевигаты», надерет им начальство задницу, надолго запомнят.
В дневном выпуске новостей главный ведущий «Телевигаты» Пиппо Рагонезе – тот самый тип с поджатыми губками – раздраженно заявил, что телеканал, «известный независимостью суждений, подвергся яростным нападкам и давлению», имевшим целью прекращение трансляции репортажа о квартире Пальмизано, особенно той его части, где идет речь о кукле. Он намекнул, что проникшие в квартиру журналист с оператором обвиняются в «хищении художественных ценностей». Перед лицом подобных угроз Рагонезе торжественно пообещал, что отныне каждый день после обеда и до вечернего выпуска новостей в 20:00 «Телевигата» будет крутить только кадры с надувной куклой.
