Впервые в своей жизни он рыдал тогда. Как мальчишка. Уткнувшись лицом в худое плечо Мао, чувствуя, как тот стискивает его морщинистыми руками.
— Поплачь. Силен не тот, кто не проронил ни слезы, силен тот, кто омыл слезами проклятые души своих врагов и по их трупам взобрался на вершину радости»
Терпкий аромат духов ворвался пунцовым облаком в воспоминания и заставил отпрянуть от окна.
— Вот и все. Все твои гости разъехались.
Голос Эльзы, так он называл свою жену, вызвал приступ раздражения.
— Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты не входила ко мне без стука.
Не оборачиваясь, прикладывая ладонь к стеклу, чтобы дотронуться до ползущей снаружи капли.
— Почему я не могу войти к тебе? Почему ты столько всего мне запрещаешь, Сальва? Мне…своей жене.
Резко развернулся и схватил ее за горло.
— Не жене. Нет. А актрисульке, которой я плачу за каждый день, что она играет свою роль.
— Так дай…мне ее сыграть во всем. Я смогу доставить тебе наслаждение.
Ее рука потянулась к его паху, но он перехватил ее и сдавил запястье.
— Когда я захочу трахнуть шлюху, я тебя позову, и мы обговорим цену.
— Что? Что не так? Это из-за нее, да? Из-за этой… которая замужем за твоим братом, я видела, как ты смотрел на нее! Ты ее трахаешь? Вы любовники? Вот почему ты отталкиваешь меня?
— Нет. Все гораздо проще. Я тебя не хочу.
— А ее хочешь? Разве она не шлюха, если трахается и с тобой, и с твоим братом?
От ярости заклокотало в груди, и Сальва ударил ее по щеке и сдавил руку еще сильнее, заламывая за спину.
— Еще раз заговоришь о том, что тебя не касается, еще раз посмеешь сказать о ней что-то плохое, и я стану вдовцом.
Почти прижался лбом к ее лбу и встретился ошалелым взглядом с перепуганными глазами Эльзы.
— Мне больно! — пропищала, глядя на него со слезами страха и обиды.
— Пошла вон!
Толкнул ее к двери и снова отвернулся к окну.
— Сволочь! Больной на всю голову ублюдок! Ты не мужик!
Раздвинул шторы полностью и усмехнулся, когда зигзаг молнии вспорол черный хаос потемневшего от урагана неба. Сегодня они так созвучны с природой.
— Для того, чтобы быть мужиком, не обязательно тыкать членом в каждую шмару, а теперь исчезни, или этот день станет твоим последним в этом доме, если не просто последним.
Услышал, как хлопнула дверь, и снова тронул стекающие по стеклу слезы.
«А ее хочешь? Разве она не шлюха, если трахается и с тобой, и с твоим братом?»
А ее он хотел…
И изо всех сил врезал по стеклу так, что оно раскололось на части, и осколки вылетели во двор, а по сломанным краям, торчащим из рамы, вперемешку с дождем стекали алые капли.
Глава 14
Снимая ложные покровы
Рисуя перышком узоры
По вскрытым венам осторожно
Сшивая очень нежно кожу
Чтобы сорвать опять до мяса
Моя любовь к тебе ужасно….
Прекрасна…
Лютой безнадегой….
Где молятся уже не Богу
Друг другу…
С дьявольским цинизмом.
Упав вдвоем безумно низко
Так низко, что спасаться поздно
И мы вдвоем рисуем звезды…
(с) Вереск (Ульяна Соболева)
Я должна была услышать от него самого. Мне нужно было смотреть ему в глаза и понимать — не ложь ли это. От одного осознания, что Сальва сидел двенадцать лет… двенадцать лет провел взаперти, а не разгуливал по странам и континентам в поисках приключений, я сходила с ума.
Все эти дни мне казалось, я не живу, а барахтаюсь в прошлом. Как будто ищу, где найти зачатки его лжи, за что зацепиться, чтоб не было так больно, чтоб душу не жгло раскаленным железом.
Каждую ночь лежала в постели без сна, глядя куда-то в ночную темноту, куда-то в свое прошлое и в свои собственные мысли.
В наши последние дни вместе в Китае. В нашу бешеную смертельную страсть, от которой вроде бы и не осталось и следа, а на самом деле она яростно продолжала клокотать во мне.
Во дворе раздался звук отъезжающей машины. Ворота раскрылись и за кем-то закрылись. Кто-то только что уехал из усадьбы. Встала с кровати и подошла к окну. У нас были гости? Или это мой муж уехал посреди ночи? Что-то случилось?
Прислушалась к звукам в соседней спальне и тихо постучала в дверь.
— Маркус? Ты там?
Никто не отозвался. Я толкнула внутреннюю дверь между нашими комнатами и вошла к Марко. Никого нет. Постель застелена шелковым покрывалом, свет выключен. В комнату пробивается тусклый свет полной луны.
Я включила ночник и заметила на столе какую-то бумагу. Подошла, чтобы посмотреть. Покрутила в руках. Какая-то накладная. Мне это ни о чем не говорит. Хотела выйти из комнаты, но вдруг увидела приоткрытый нижний ящик его секретера.
Я никогда не была слишком любопытной и всегда искренне считала, что человек имеет право на свою личную жизнь. Имеет право на нечто свое, никому недоступное. Я бы никогда не прочла чужое письмо и не стала смотреть через плечо кому-то, кто что-то пишет за компьютером.
Но тут в меня словно что-то вселилось, и я дернула этот ящик. Ничего особенного. Какие-то тетради, конверты. Я бы так его и закрыла, но мое внимание привлекла потрепанная темно-рыжая обложка. Мне казалось, что я ее где-то видела.
Протянула руку, достала старую общую тетрадь. Перевернула первую страницу, а там ноты. Сначала бросило в жар, затем в холод. Никто не мог писать ноты, кроме…кроме Сальвы.
Поднесла тетрадь к лицу, и в ноздри ударил знакомый запах. Так бывает, что вещи человека впитывают его аромат настолько сильно, что даже спустя долгие годы он сохраняется на страницах книг, в одежде, в тетради…
Перевернула несколько страниц.
Опять пылать в твоих глазах,
До пепла в них живьем сгорая,
Тебя, как кипяток, глотая
С осадком крови на губах.
Безжалостно чертить узор
На белой, как пергамент, коже.
Нежнее оба мы не сможем
Кричать друг другу о любви.
Макнув перо в надрез на сердце,
Вести полосками за грань,
Безумием возвращая дань,
Втирая в вены нас усердно.
Чтоб ядом снова мчалась кровь,
Шагами в бездну мы срывались,
