— Одно лицо. Ксерокопия Сальваторе. Как будто близнецы разного возраста. Интересно, характер такой же противный и упрямый?
— Хуже! — нагло заявил Чезаре, и дед нежно потрепал его по щеке.
— Я был рад тебе и тогда…но тот, с кем ты пришел, мог увидеть эту радость и навредить тебе. ОН уничтожал каждого, кого смели любить наравне с ним, кого вообще смели любить. В детстве он обнимал меня за шею и просил «не люби никого, папа, никого кроме меня. Только я твой сын. Только я буду предан тебе». Тогда меня это умиляло…
Разлохматил волосы Чезаре и посмотрел на старшего сына.
— Поехали, здесь слишком воняет смертью. Мне осточертел этот запах.
— Твой ребенок слишком сильно пинается!
— Черта с два он мне помешает тебя хорошенько отлюбить.
Опрокинул Вереск на примятую траву и навис над ней, прокручивая между пальцами колосок сиреневого цветка. Увидел, как вспыхнули ее щеки.
— Дааа…сейчас я заставлю тебя покричать для меня вместе с этим цветком. И ни один младенец на свете не станет мне в этом помехой.
И она кричала. Задыхалась, выгибалась дугой, хваталась за его голову и руки. Полуголая, с голой грудью и торчащими сосками, с раскинутыми в стороны ногами, измученная и доведенная до безумия его ласками. Потом он брал ее, лежа на боку, сзади, обхватывая не умещающуюся в ладонь пышную грудь и стараясь сдержаться и не долбиться в нее со всей дури.
Она была охренительно прекрасна даже с животом…даже с этим огромным животом, как она говорила. Ему нравилось, как увеличилась ее грудь, как стали округлыми плечи и бедра, как стали пышными ягодицы.
— Я толстая…
— Нееет, ты прекрасная. Мне нравится мять тебя и трахать. Вот так….
Зажимая рукой колосок между складками ее плоти и растирая им ее клитор под ритмичные толчки члена, кусая губы, чтобы не пуститься в адский ритм и все же не сдержаться после ее очередного протяжного крика.
Гладить живот ладонью уже после…когда просто лежит с ней в траве утомленный и разомлевший после секса, вдыхая запах ее волос.
— Вчера созвали предварительный совет по выборам капо…
Она немного напряглась, и внутри ее живота увесисто пнулся ребенок. Сальваторе погладил это место, согревая теплом своей ладони.
— Я отказался…Джакомо придет к власти.
С облегчением выдохнула и сжала его ладонь.
— Но они тебя просто так не отпустят…
— А я уже пятнадцать лет как не с ними. Некого отпускать. Ты будешь женой нудного, старого итальяшки, который будет делать тебе детей, пока позволит твоя женская природа.
— О Божеее….
— Что такое? Боишься, что нас станет в десять раз больше? Или что я тебя затрахаю до смерти…
— У меня воды отошли…
Лука ди Мартелли родился ровно через десять часов, глубокой ночью, когда Сальваторе стер подошвы туфель от метаний по больничному коридору вместе со своим старшим сыном. Они пили черный кофе один за одним и смотрели друг на друга дикими взглядами.
— Если с ней там что-то случится, я сожгу весь этот госпиталь к чертям. — рычал Сальва.
— Не случится, — посмотрел куда-то вдаль и добавил, — она сильная и слишком жадная, чтобы оставить тебя одного.
Оба усмехнулись и сползли на пол, сидя друг напротив друга в узком коридоре.
— Я вернулся в колледж, — сказал Чезаре и, запрокинув голову, прикрыл глаза.
— А ты оттуда уходил?
— Я прогуливал. Не видел смысла в учебе. Зачем бандиту образование.
— И чего вернулся? Что изменилось?
— Я хочу знать и уметь стать богаче иными путями…то есть головой. Ты ведь бриллиантовый король, папа…я приумножу твои миллионы.
Сальваторе усмехнулся и тоже запрокинул голову.
— Твоя мать оценит это решение.
— Расскажи мне о ней. Расскажи, как вы познакомились. Хочу услышать это от тебя… а не…
По коридору бежала запыхавшаяся медсестра.
— У вас родился сын. Вы можете его увидеть.
Совсем иначе он представлял себе младенцев. Они должны были быть розовощекими, толстенькими и очень милыми… Но это сморщенное существо, лежащее на пеленальном столе и хаотично дергающее ручками и ножками, мало походило на малышей с картинок. Медсестра замеряла рост и вес, а Сальва как завороженный смотрел на это чудо и понимал, что вот этот сморщенный комочек кажется ему не просто красивым, а охренительно прекрасным до такой степени, что у него скулы сводит и сердце дергается.
— Вы видели его глазки? У него сиреневые глазки! Мы всем отделением смотрели на эти глазки. Как назовете сына?
— Мы с женой посоветуемся…
— Ваша жена сказала, что сына называете вы. Ваша очередь. Так как записать малыша?
— Лука…его зовут Лука ди Мартелли. Как она?
— Сильная и смелая…ни разу не заплакала, все делала как надо. А вот сейчас плачет…Смотрит на вас и плачет.
Сальва резко поднял голову и увидел через стекло Вереск. Измученную, в прозрачной шапочке на волосах, с лицом, залитым слезами. Он приподнял малыша и показал ей.
— Лукааа!
Она согласно закивала и закусила губы.
***
— Куда мы идем?
— Ну если я скажу, это перестанет быть сюрпризом.
— Куда?! Дома Лука и…
— Лука с дедом и с Чезаре. Лучше нянек не найти. Расслабься и наслаждайся одиночеством.
— У меня грудь от молока лопнет.
— Не лопнет… я помогу сцедить.
— Фуууу, ну ты и пошлый.
Луке уже исполнилось четыре месяца, и это была их первая поездка из дома. Тот самый подарок, который он обещал ей подарить. Машина плутала между деревьев, пока не выехала на трассу.
Вереск поджала губы. Платок, которым Сальва завязал ей глаза, мешал рассмотреть, куда они идут, и она ужасно хотела его снять. Но терпела. Сальва провел ее за изгородь, затем по дорожке, ведущей в дом. Но она вдруг остановилась.
— Пахнет акациями…
— Да, их здесь много.
— Где мы?
— Внутри твоего подарка.
— Я хочу снять повязку.
— Снимай!
Сдернула и широко открыла рот, прикрывая его обеими руками.
— Это…это же…ну как? Они же не собирались, он узнавал и…о божеее!
Это был ее дом. Дом родителей, который Сальва выкупил по тройной цене и не показывал ей до тех пор, пока не вернул ему тот вид, в котором ее семья оставила этот дом. В спешке сбегая из Палермо.
— Идем. Это еще не все.
