Пусть он подарит музыку мира людям, а потом долетит до тех самых звёзд, сиять рядом с которыми действительно достоин. Какое право я имела забирать весь этот свет только себе и равнодушно наблюдать, как он гаснет?
Там, в чужой, холодной, освещенной тысячью искусственных огней Америке, прежде, чем это пройдет, я наверняка умру не меньше тысячи раз. Но это пройдёт. А после останется только радость и свет. Останутся эти чудесные, незабываемые воспоминания, не сравнимые ни с одним Диснейлендом и ни одним райским островом в мире.
Лишь бы только запомнить это хорошенько и навсегда оставить в своём сердце жаркими, полными любви летними днями, где мы всё ещё вместе и счастливы так, как никогда не были прежде и больше уже точно никогда не будем.
Глава 34
Никита
Соревнование решили устроить на улице. На площадке возле фонтана. Места в доме было полно, но кто-то сказал, что «снаружи прикольнее». И все сразу загорелись этой идеей.
Растащили кресла и раскладушки, вместо них по обе стороны фонтана поставили два стола для соревнующихся, чтобы все могли их видеть и сразу заметить, когда кто-то вдруг «сойдет с дистанции». Кроме того, так тоже было «прикольнее».
Один стол принесли из беседки: широкий, длинный и тяжёлый, а второй — столярный: здоровенную каркасную бандуру с толстой столешницей из гаража.
Стол из беседки немного качался, так что пришлось повозиться, устанавливая его и подкладывая камни.
Чтобы не заморачиваться с проводкой, колонки вынесли на балкон. Звук получался чистый и мощный, врываясь в сад, он разгонял его полусонный дикий покой и разлетался по всей округе.
Все пребывали в страшном возбуждении. Ходили туда-сюда по всему дому, разговаривали, рассказывали друг другу свои истории, выясняли отношения, смеялись, кто-то даже плакал. Кажется, Нина. Но зато после этого они с Ярославом помирились и до самых танцев сидели на улице в переставленных на газон креслах, держась за руки.
Дятел суетился больше всех, рвался что-нибудь делать и крутился под ногами, как беспокойный щенок. Макс разрешил ему поучаствовать в подключении компьютера Петрова к музыкальному центру, в спешке оставленному БТ и, чрезвычайно обрадовавшись, Ваня на время притих.
Марков же с деловым видом обошёл каждого, предлагая сделать ставки на участников соревнования. Мы с Дятлом выбрали Артёма.
Я помогал носить столы для соревнования и постоянно искал повод, чтобы зайти на кухню, где Алёна, Настя и Кристина разбирали сумки, которые привёз Артём, готовили что-то и смеялись над всем подряд.
Саши с ними не было. Она нарочно таскалась повсюду за Лёхой и, когда он кричал: «Уберите её от меня!» приходила в дикий восторг.
Зои тоже не было. Ещё до нашего приезда они с Тифоном закрылись в одной из комнат на втором этаже и поначалу оттуда доносились странные и весьма тревожные звуки. Но потом всё стихло и очень долго было тихо. Я уж забеспокоился: живы ли?
К счастью, всё обошлось. Вернулись оба, не сказать, что грустные или расстроенные, но какие-то непривычно тихие. Каждый в себе.
Благоразумно выждав минут сорок, я сунулся к Тифону.
Закончив до наступления темноты с установкой на площади шатающегося стола, он вернулся в ярко освещённую опустевшую беседку и завалился в плетеное кресло-качалку. На коленях у него лежала связка зелёных бананов и он, задумчиво покачиваясь, ел их один за другим, бросая шкурки рядом с собой.
Мы с ним виделись только, когда тащили стол. Я ждал от этой встречи удивления и бурной радости. Но вышло не так. Впрочем, после разговора с Зоей по-другому и быть не могло.
— Я тебе твоё наследство привёз, — загадочно сообщил я, заходя в беседку.
— Картину что ли? Нафига? — он скривился. — Сказал же — продай.
— Решил, лучше ты сам. Все говорят, что она особенная. Уникальная.
— Покажи.
Я полез в рюкзак, достал её и развернул.
— Мазня какая-то, — мельком взглянув, объявил он.
— Во-во. Я также сказал, а они мне: Ты ничего не понимаешь.
— Дай сюда, — Тифон передал мне бананы, и положив картину на колени, какое-то время разглядывал со скептическим удивлением. — Может мне тоже в художники податься? Там на балконе море краски. Я таких сотню за час намалюю, будешь потом продавать.
— Она называется «Всё зелёное». Картина эта.
— Да я уже догнал, что не красное.
От Тифона я другого не ожидал. Но это не имело значения. Я был рад, что довёз картину и теперь она у него.
— Что там Зоя? — спросил я, как можно более беспечно.
И, хотя в последнее время я думал только о Насте, этот вопрос всё ещё меня волновал.
— Зоя? А что ей сделается? — с деланым равнодушием Тифон откинулся на спинку кресла и покачался.
— Не помирились?
— Знаешь, поначалу, когда она свалила, я решил, что может реально, где-то перегнул. Поэтому и ехать не хотел. Чтобы она знала, что я не баран и не тупой. Но потом ты сказал, что она хочет, чтобы я поехал… Раз привыкла, что я за ней всегда прихожу. И мы поехали, — он продолжал раскачиваться, не сводя с меня острого взгляда, и я уже начал думать, что снова, где-то накосячил. — А прикол знаешь в чём? В том, что правы мы с тобой оба. Я не должен был приезжать и должен был приехать. Да, Горелов, представь себе, так бывает. У женщин в голове так бывает. И что получается? Чего бы я не сделал, всё фигня. Её, блин, тут раздели, на камеру сняли… Нормально, да? Я как увидел, думал, убью всех к чёрту. Даже прикинуть успел, что это пожизненное. А сейчас вообще не пойму, как к этому относиться.
— Говорят, это подстава.
— И что с того? — он остановился и, подавшись вперед, упёрся локтями в колени. — Дело не в подставе. А в том, что без меня за неё и заступиться некому. Понимаешь? Она такая типа: я всё сама знаю, я такая взрослая, умная, свободная, а вы все адреналиновые петарды с подростковым сознанием. Реально она так думает. Без наездов. Мы с ней долго говорили. Хочет жить «полной жизнью», общаться с людьми и радоваться. Я ей говорю: Скажи прямо, ты меня больше не любишь? А она: Ещё больше, чем раньше. Как это понять, Горелов?
Я пожал плечами, продолжая стоять, как дурак с бананами.
— Ну, а ты чего?
— А я думаю, что самое последнее дело, когда ты кого-то напрягаешь собой. Никто никого не обязан любить. Любят не потому что так надо, а потому что иначе не можешь. Зоя так привыкла, что мы вместе, что не знает, как может быть по-другому. И поэтому думает, что если я её люблю, то это навсегда, и так будет по жизни.
— Ты на неё обиделся?
— Я тоже раньше думал, что ни к кому другому, кроме неё ничего чувствовать не могу… А оказывается, могу, — он усмехнулся своим мыслям и снова стал раскачиваться. — Не такой уж я и безнадёжный.
