— Ну хватит уже, — одёрнула его жена. — Опять ты свою шарманку завел.
— Вот раньше всё было просто и понятно, верили наши предки столетиями в какого-нибудь Перуна и верили. И никаких сомнений в том, что он существует у них не было. Как если бы его показывали по телику, типа Урганта. Или скажем, был твой отец бедняком и дед бедняком, и все в роду тоже. И ты знал, что суждено тебе прозябать в лачуге и пахать землю до гробовой доски, поэтому и спал спокойно, что пустых надежд не питал. Раньше у людей ясность была и определенность. Они может и воевали, но хоть знали с кем.
Я оставил булочки и Колу прямо на ленте. После бабушкиных утренних криков, мозговыносящие разговоры были перебором.
Забежал на площадку передвижной ярмарки и купил пирожки. Хотел с яблоками, но они оказались с мясом.
Завалился к Трифонову ровно через сорок минут. Лёха пришёл сразу за мной.
— В общем, расклады такие, — сказал Тифон. — Яров возьмет Хайлендер. Выдвигаемся завтра.
— Реально? На Хайлендере? — Лёха на радостях запрыгнул к нему на руки. — Как я тебя люблю! Это будет бомба! Не верю! Тифчик, ты самый лучший!
Громко чмокнул его в щёку, но мигом улетел на диван.
— Будешь вести себя как придурок — останешься.
Лёха всё равно вскочил и принялся радостно отплясывать. Мы какое-то время ржали над ним, потом я осторожно спросил:
— Как же тебе удалось уговорить Ярова?
— Вот ещё, уговаривать его, — проворчал Тифон. — Просто сейчас нам обоим выгодно сделать вид, будто мы общаемся. Его мать просила мою помирить нас.
— Вот это поворот! — удивился Лёха. — Они что, больше не в контрах?
— Больше нет. Ангелина Васильевна всё переживает, что когда она умрёт, Ярослав один останется.
— Чёт я не догоняю. А ты-то тут причём? С какого перепугу ты должен Ярова жалеть? Он что-то не сильно тебя в школе жалел.
— Я и не жалею. Ты, Лёх, просто не в теме. Я тебе потом объясню. Позже.
— Как скажешь, — Лёха разочарованно сник.
— Ты хоть знаешь куда ехать? — подключился я, помогая Тифу уйти от этого разговора.
— Уже узнал. Скажу больше. Я даже нашел людей, которые нас туда проводят.
— Каких людей?
— Суицидник со своей девчонкой. Да, ты знаешь. Тоня. Ты ещё Лёху с ней подставил.
— Тоня? — удивился я.
— Тоня! — обрадовался Лёха. — Тоня — огонь.
— Я это уже понял, — добродушно усмехнулся Тифон.
В этот момент позвонила бабушка. Я взглянул на экран, но отвечать не стал.
— Только у меня проблема, — признался я. — Если не поклею обои в комнате, меня никуда не отпустят.
Лёха придурковато нахмурился, а Тифон развёл руками:
— Ну, так поклей…
— Мы должны с Соломиным сейчас в Леруа переться, а завтра клеить.
— И чего ты предлагаешь? — настрожился Тифон.
— Может послезавтра поедем?
— Нет, — тут же обрубил он. — Я со всеми договорился. Переносить не будем. Просто ускорьтесь и всё.
— Ничего не выйдет. Мы вчера очень быстро всё делали, а провозились до ночи.
Тифон озадаченно потёр шею.
— Меня на вас нет. Ладно. Как купите обои — звони. Приду помогу. Мы с матерью в позапрошлом году всю квартиру сами за три дня оклеили.
Я обрадовался, но потом вспомнил:
— У тебя же нет телефона.
— Лёхе звони. Он тут пока побудет.
— Кстати, я тоже хорошо клеить умею, — многозначительно сообщил Лёха. — Особенно девчонок.
В том, что моим помощникам бабушка не обрадуется, я не сомневался. Она находилась под влиянием школьного общественного мнения о том, что Тифон с Лёхой — та самая «дурная компания», с которой связываться не желательно. Но поскольку знала обоих чуть ли не с первого класса и была знакома с их родителями, а за год нашей дружбы я ещё не превратился в гопника и наркомана, то открыто протестовать не стала.
Парни пришли почти сразу, как мы вернулись из Леруа, и тут же «ринулись в бой». Но, как оказалось, для активной деятельности четверых, с учётом порезанных и разложенных на полу отрезков обоев, места в комнате было совсем мало. Мы всё время мешались и натыкались друг на друга. В конечном счете, вышло так, что клеили я и Тифон. Лёха же с Дятлом намазывали клеем заготовки, а потом смотрели Лёхины фотки из деревни.
Подташнивать меня начало ещё в Леруа.
Я решил, что это оттого что толком не позавтракал и пирожки съел всухомятку, но чем дальше, тем неприятнее и муторнее становилось. Я старался об этом не думать. Дома попытался заесть куском хлеба. Однако стало только хуже, а ядрёный запах новеньких обоев добил окончательно.
Мы оклеили только одну стену, когда я понял, что дольше не выдержу. Едва успел добежать до туалета, как меня вывернуло. И каждый раз, как только я возвращался в комнату, желудок прихватывало новым спазмом.
Лёха занял моё место, а мне пришлось идти к бабушке и просить таблетку. Сначала она подумала, что я нанюхался клея, но когда узнала про пирожки, перепугалась не на шутку. Уложила меня в свою кровать и стала причитать, что на улице в принципе нельзя ничего мясное покупать, тем более в пирожках, тем более в такую жару.
Как только лёг, стало лучше, но потом краем уха услышал, как Лёха шутит про котят в шаурме, и снова поплохело: сначала дико знобило, потом кидало в жар, потом снова знобило, поднялась температура, бабушка напичкала меня таблетками, но после растворенного в воде желтовато-белого омерзительного порошка, они благополучно покинули желудок.
Потом я уснул. А проснулся, долго лежал, прислушиваясь голосам на кухне. Папа, Аллочка, бабушка и Дятел ужинали. Слышался звон вилок о тарелки. Пахло жареной картошкой. И по тому, что этот запах не вызвал мгновенного отвращения, мне показалось, что меня отпустило. Я включил свет. Электронные часы на прикроватной тумбочке показывали пятнадцать минут десятого.
Я встал и доплёлся до нашей с Дятлом комнаты. Она была полностью закончена и сияла чистотой. Кто-то успел даже занавески повесить.
Я присел на матрас. Очень стыдно перед ребятами вышло. Они пришли помогать, а я соскочил. Дикая ненависть к пирожкам всколыхнулась новым приступом тошноты.
— Ой, Никит, ну зачем же ты встал? — заглянул обеспокоенный Дятел. — Тебе нужно отлежаться.
— Не нужно ничего, — буркнул я.
— Здорово получилось, да? — Широким жестом он обвёл комнату. — Ребята так хорошо помогли! Бабушка назвала Андрея — золотом, а Лёшу — солнышком. Представляешь? Хотела даже напоить их чаем, но они сказали, что очень торопятся и ушли.
— Угу, — промычал я и снова полетел в туалет.
