Они уехали без меня, хотя я очень просилась. Ждать всегда намного волнительнее, чем действовать. Но Макс упёрся, что я им буду только мешать.
Немного постояв на улице, разглядывая место наших вчерашних посиделок: столик, опрокинутый стул, свою зелёную коктейльную трубочку на брусчатке, я отправилась в мансарду. Исчезновение Артёма на какое-то время отвлекло от утреннего инцидента, но стоило остаться одной, как утренняя картинка вновь возникла перед глазами.
Нужно было поговорить с Зоей, а главное понять, как рассказать обо всём Артёму, когда он вернётся. И стоит ли вообще рассказывать. В том, что он воспримет происшедшее негативно, сомнений не было. Он и так перенес всё недовольство от приезда БТ на нас с Максом за то, что мы уговорили его их позвать.
Но теперь, после всего, что вчера случилось, я особенно хорошо поняла, почему он так противился их приезду. Люди, сосредоточенные только на себе, на собственных прихотях и удовольствиях, без морали и принципов. Не тупые и необразованные, как мои одноклассники, а вполне себе умные и даже талантливые, как Нильс, но смотрящие тебе в глаза и одновременно подливающие в твой Дайкири наркотик. Или наподобие Касторки, требующие получить любовь, как понравившуюся безделушку, слезами, капризами и шантажом. Рассудочные и расчетливые, как Даяна.
Возможно Артём и принадлежал к их социальному кругу и у них была общая сфера деятельности, но им всем до него было, как до луны.
БТ находились в Капищено лишь три дня, а меня уже тошнило от них.
Я поднялась по лесенке, ведущей в мансарду, открыла дверь и застыла.
На моей кровати, обхватив подушку, лицом вниз лежал Артём. Кожаная куртка валялась на полу.
Первым порывом было кинуться останавливать Макса, но я сама открывала им ворота, и машину теперь было не догнать.
Подождав немного, я решила уйти, чтобы не будить Артёма, но стоило сделать шаг, как он тут же подал голос:
— Куда пошла?
— Ты не спишь?
— А как я по-твоему должен заснуть, если тебя нет? — он медленно развернулся. — Где ты была?
Вопрос застал врасплох.
— У Зои.
Повисла пауза.
— Я так и подумал, — он смотрел, подперев голову.
— Макс с Егором поехали тебя искать.
— На чем поехали? — Артём сел.
— На Пандоре.
— Блин, — растрепав чёлку, он потёр лоб. — Макс хреновый водитель.
— Почему ты вернулся один?
— Если хочешь знать не расстроилась ли Касторка, то можешь не беспокоиться, я сделал всё, как ты просила.
— Я не хочу знать.
— Не могу поверить… Тебе это безразлично?
— Нет, просто я не стала бы спрашивать тебя о таком. Иначе получилось бы, что я ревную.
— А ты не ревнуешь? Совсем? .
В голубых глазах вспыхнуло негодование.
— Ревность унижает обоих, — я пыталась говорить как можно спокойнее. – И того, кто ревнует, ведь это значит, что он не ценит себя, и того, кого ревнуют, потому что это заведомое недоверие. А тебе я доверяю.
— Погоди, вот сейчас я не понял. Тогда что ты имела в виду, когда посылала меня извиняться перед Касторкой?
— Только то, что ты должен извиниться.
Быстро вскочив, Артём пробежал через всю комнату, схватил меня за плечи и потряс:
— Ну-ка посмотри на меня! Хватит уже придуриваться! Всё ты понимаешь. Почему ты ведешь себя так, словно у тебя нет никакой гордости и самолюбия? Чувства собственности, в конце концов. Почему ты не сказала им, что они офигели? То, что говорила Даяна и то, что делает Касторка — это неуважение к тебе! Унижение.
— Я не могу впустить в себя подобные мысли. Если я разрешу себе думать о том, что ты можешь разлюбить меня, это будет значить, что я тебе не доверяю, а в любви так не должно быть.
— Причем тут разлюбить? Витя! Ты опять витаешь где-то? Обычный секс. Ради всеобщей пользы. Как ты просила. Никакой любви, разумеется. Это ведь не повод для ревности, да? Во всяком случае твоей. Ты же выше этого? Ты же ангел, а ангелы не ревнуют и не сомневаются.
— Пожалуйста, хватит, — я закрыла уши руками. — Ты хотел, чтобы тебя любили не за внешность и не за деньги. Я люблю тебя таким, какой ты человек.
— Либо ты бессовестно врешь, либо грош цена твоим словам о любви, — продолжая сжимать меня за плечи, он так требовательно смотрел в глаза, что пришлось ещё и зажмуриться. — Кстати, Касторка, когда целуется, глаза не закрывает. А потом рычит и царапается, как взбесившаяся кошка. Ненормальная.
Всё это я прекрасно слышала и через ладони. Не хотела слышать, но слышала. Как вой пожарных сирен, как грохот разрывающихся снарядов, как стук тысячи молотков, забивающих гвозди в моё сердце.
— Ну вот, что ты рыдаешь? — Артём вытер ладонью мне слёзы. — Ты же этого хотела. Тебе же всё равно. Мы с тобой женимся, а тебе всё равно.
Потом он вдруг обхватил моё лицо ладонями, притянул к себе и поцеловал в губы:
— Знаешь, за что я больше всего тебя люблю? За то, что ты мне веришь. Всегда. Чего бы я не говорил. Даже, когда несу всю эту чушь, чтобы услышать от тебя, как я тебе нужен, и что ты не отдашь меня никакой Касторке и никому на свете.
— Значит, это неправда? Всё, что ты сейчас сказал? Это обман?
— Самое ужасное, что я могу в жизни сделать — это обмануть тебя. А это… Это просто злые слова.
Он снова с горячим порывом поцеловал меня.
— А как же стимул?
— К чёрту стимул. К чёрту всё. И всех к чёрту. Я так люблю тебя, Витя.
Макс с Егором вернулись через четыре часа, расстроенные и усталые. Узнав, что всё это время Артём был здесь, Макс страшно разозлился и ушёл к себе, а Егор отправился спать. Съемочный день был потерян.
К этому времени встала Зоя. Она пребывала в непривычном напряжении и задумчивости, не смеялась и не болтала, а пришла на кухню, когда мы с Артёмом пили кофе и, перепутав пакет молока с кефиром, всё не могла понять, почему кофе кислит, даже не заметив свернувшихся белых комочков на поверхности. Я примерно догадывалась, о чем она думает.
Тогда как настроение Артёма сделалось прекрасным, таким же лёгким и расслабленным, как до приезда БТ. Он постоянно шутил и дурачился, в конце концов, рассмешив и Зою.
А когда она спросила про клуб, ответил, что было здорово, и «если бы не Вита, он остался там до утра». Зоя удивилась, и Артём пояснил: «Ты просто Виту не знаешь, она жуть, какая ревнивая. Взбесилась и сказала, что больше мне шагу не даст ступить. Будет держать на привязи и водить за собой».
Говорил он это с такой глубокой убежденностью и таким выражением лица, что я лишь смеялась, не в силах ничего возразить. После чего, выдернул выглядывающую из кухонного ящика красную шёлковую ленту, и туго перемотав наши руки, попросил Зою завязать узлом.
