Мальчик догнал Кролика и указал пальцем на того, который воткнул вилку в котёнка.
Ни слова не говоря, Кролик подошёл к розовощекому, развернул к себе, и пока тот с удивлением смотрел на маску, приставив к его бедру обрез, выстрелил.
Парень дико взвыл и свалился. Все остальные остановились и замерли в немом оцепенении.
Развернувшись, Кролик спокойно вышел из ресторана. Охранник и администратор испуганно расступились. Я потеряла дар речи. Все бросились к истекающему кровью уроду. Даже Тифон с Ярославом.
Я, словно во сне, медленно вышла из зала.
Перепуганная девушка с ресепшен, официанты и горничные толпились на лестнице:
— Кого-то убили? — спросила официантка.
— Нет. Ранили, — я отдала ей котенка. — Вот, на боку, где кровь. Нужно полечить.
— А что так грохотало-то? — с любопытством влезла пожилая горничная.
— А это моя лягушонка в коробчонке приехала и всех наказала.
Прихрамывая, я спустилась в холл и вышла на улицу. Тёплый, дневной свет ударил в лицо. Я зажмурилась. Одурманивающе пахло свежескошенной травой и зеленью. Из чёрного бочка урны возле колонны торчал ствол обреза.
Очумелый, взмыленный, но не пострадавший Тифон выскочил следом за мной.
— У вас десять минут. Хватай шмотки и бегом на стоянку. Мы уезжаем.
— Просто так?
— Да! Просто уматываем и всё. Бегом!
Я торопливо похромала в наш корпус.
Амелин с мальчиком Костей сидели на кровати. Между кедами у него стоял рюкзак, у мальчика в руках был пухлый пакет.
— Наконец-то, — Амелин озарился своей самой очаровательной улыбкой, но с места не сдвинулся. — Мы тебя как раз ждём. Я собрал твои вещи. Можешь проверить. Даже зубную щётку не забыл. Я молодец?
— У меня нет слов. Костя, просто нет слов. Я пока вообще не знаю, что говорить, — запыхавшись вывалила я. — Тифон сказал, мы едем на машине.
На ангельское сияние вмиг наползла сумрачная тень.
— Мы?
— Ну да. Все вместе.
— Нет, глупенькая, мы уезжаем сами. Втроём. Без машины.
Я посмотрела на него, потом на Костю и всё поняла:
— Нет. Втроём мы не едем. Ни на машине, ни без.
— Так я и думал, — он быстро поднялся и повесил рюкзак на плечо.
Костя встал за ним.
Амелин протянул мне руку.
— Ну, пока, милая, красноволосая, тискательная девочка. Я был счастлив с тобой. И, наверное, больше никогда никого не полюблю. Во всяком случае, так. Это честно.
— Амелин, у тебя совсем крыша поехала?
— Она давно поехала. Справку показать?
— Чего ты творишь, дебил? — закричала я на него. — Ты только что прострелил парню ногу! Теперь хочешь украсть ребенка. Тебя посадят. Закроют в психушке. Навсегда. Не делай этого. Умоляю. Пожалуйста.
— Давай попрощаемся по-хорошему, — произнёс он выбешивающе спокойным голосом.
— Попрощаемся? Амелин, ты в своём уме? Ты хочешь меня бросить?
— Нет, что ты. Я уверен, что всё будет хорошо. Ребята тебя в обиду точно не дадут.
— Нет, я спрашиваю: Ты хо-чешь ме-ня бро-сить?!
— А, ты в этом смысле?
С извиняющейся улыбочкой он неопределенно пожал плечами, но ничего не ответил.
— Какой же ты неблагодарный гад!
— Вовсе нет. Я тебе очень благодарен за доброе отношение и терпение.
— И тупой к тому же.
— Ты считаешь, что именно это говорят люди, когда прощаются?
— Я считаю, что это именно то, чего заслуживаешь ты.
— Я тебя всё равно люблю.
Он улыбался, а я стояла и думала: ну как? Как мы можем расстаться вот так, из-за какой-то фигни, из-за ничего, даже не дома, а чёрте где? Не успокоившись и не поговорив? Сходу, просто попав в круговорот дебильных обстоятельств? Ведь никто из нас никогда о таком и не помышлял. Ну как? Как мы будем раздельно?
А потом сказала:
— Ну и пошёл к чёрту, придурок.
— До свидания, — попрощался маленький Костя.
Дверь за ними захлопнулась.
Я рухнула на кровать. Полежала пару минут, потом схватила свой рюкзак и, прыгая на одной ноге, выскочила в коридор. Но их уже не было. Нигде. Ни в корпусе, ни на улице.
Парни втроём ждали меня на стоянке.
— Где суицидник? — спросил Лёха.
— Он не едет.
— Из-за того, что произошло? — забеспокоился Тифон.
— Нет. Из-за другого.
— Ему нельзя тут оставаться, — сказал Ярослав. — Лица его никто не видел, но если начнут расследовать, вычислят.
— Он не останется. Он уже ушёл. Сам. Без меня.
В ту же минуту в Лёхиных руках появилась маска волка. Нацепив её, он вытащил из-за пояса пистолет Тифона. Я ахнула.
— Представление продолжается, — пробубнил Лёха и направился к будке охранника, а мы побежали на стоянку.
Солнце палило вовсю, стояла душная ленивая жара, прохожих не было. На нас никто не смотрел и ничего не видел.
Ворота открылись раньше, чем мы захлопнули двери машины.
Хайлендер завелся. Быстро вырулил из ряда, притормозил, подбирая Волка возле будки и с рёвом рванул по дороге.
Лёха с хохотом свалился на меня. Радостно обхватил и полез целоваться волчьей мордой. А когда я отмахиваясь треснула по ней, радостно пробубнил изнутри:
— Вот это я понимаю драйв!
Мы пронеслись мимо поля, через лес и выскочили на трассу неподалёку от 24/7.
План их заключался в том, что машина так и так числится в угоне, поэтому от того, что мы на ней уехали, ничего не изменится. А то, что Лёха помахал перед бухающим охранником пистолетом, доказать будет очень сложно. После кролика с обрезом, его алкоголическому воображению, вряд ли кто-то поверит.
Взвинченные до одури, со спутанным сознанием мы мчались по шоссе. Словно укуренные или пьяные вдрызг. Перекидывались короткими, едва понятными фразами, начинающимися с: «А этот», «А тот», «А ты», «А я». Только поступок Амелина парни не обсуждали. То ли не хотели говорить об этом при мне, то ли сами, как и я, ещё не до конца осознали, что это было.
Однако по мере того, как мы удалялись от «Хризолита» меня вдруг начала накрывать паническая волна. Сначала лёгкими покалываниями, тянущей болью в животе, головокружением, тошнотой, холодным потом и, в конечном счете, я поняла, что ещё немного, и совсем перестану дышать. Воздух внутри меня не двигался.
Этому не было никакого разумного объяснения. Я ничего не осмысливала, не обдумывала, не взвешивала. Никого не винила, не оправдывала, не сожалела и не раскаивалась. Мне просто стало плохо. Как бывает при судорожных припадках. Дрожь колотила такая сильная, что даже Лёха почувствовал.
