Расквартировать у себя армию крестоносцев ему хотелось в самую последнюю очередь. Для его деда Алексия Первый крестовый поход обернулся сплошной головной болью, а в последующие годы отношения с Западом значительно ухудшились. Первые четыре года своего правления Мануил, по сути, пытался устранить причиненный вред. Если не считать неизбывного Дамоклова меча в виде ислама, наибольшую угрозу для империи теперь представляла Сицилия, где недавно взошел на трон кузен Боэмунда Роже II. Мануил Комнин самым тщательным образом выстроил против Сицилии альянс, но потом явился Бернард Клервоский со своим красноречием, по действию ничуть не уступавшему железной болванке для сноса старых зданий, и все испортил. Теперь, вместо того чтобы наблюдать за крахом Сицилийского королевства, Мануилу пришлось принимать у себя ту самую армию, поддержкой которой он еще совсем недавно намеревался заручиться.
Гости были ужасны. Солдаты Конрада походя нападали на византийских граждан, грабили лавки, да при этом еще обладали отвратительной привычкой вламываться в дома и забирать себе все, что попадет под руку. Сам король сохранял холодность, даже не думал ни за что извиняться и лишь высокомерно принимал постоянно присылаемые Мануилом дары.
Призвав на помощь свои неисчерпаемые запасы такта, император тщательно игнорировал эти оскорбления. Он все еще лелеял надежду возродить свой альянс, а германский монарх требовался ему в качестве его средоточия. Но как ни уговаривал его император, было очевидно – Конрад хотел лишь двинуться дальше со своим крестовым походом. Получив напоследок несколько даров, германцы на паромах переправились в Анатолию.
Конрад знал, что французский король Людовик VII тоже выступил в путь, но при этом, добравшись уже до Малой Азии, не намеревался сидеть, сложа руки и дожидаться прибытия французов. Он без промедления выступил маршем на Антиохию, двигаясь по той же дороге, по которой почти за полвека до этого шли крестоносцы Первого похода, что казалось ему хорошим предзнаменованием. Однако на дворе стоял уже не 1099 год. В предшествующие годы турки накопили богатейший опыт борьбы с западными рыцарями, проявив себя прилежными учениками. Через несколько дней после того, как армия Конрада миновала Никею, они ее атаковали. Легко вооруженная пехота наносила стремительные удары, откатываясь быстрее, чем неповоротливые рыцари могли на них отреагировать, в то время как лучники верхом на лошадях поливали ряды крестоносцев градом стрел. Сбитая с толку конница крестоносцев попыталась выстроиться и перейти в контрнаступление, но не выдержала смертоносного напора и отступила.
Через несколько часов все было кончено. Из двадцати тысяч человек, с которыми Конрад начал этот день, в живых едва осталось десять. Король тайком проскользнул в Никею на северо-западе нынешней Турции, где к нему вскоре присоединились остатки войска. Там имперская армия дала ему унизительный приют до подхода французов. И так как катастрофа произошла в том самом месте, где сорок восемь лет назад рыцари Первого крестового похода одержали великую победу над Кылыч-Арсланом, эта пилюля была еще горше.
Прибытие французов
Ждать пришлось недолго. Людовик VII покинул Францию всего через месяц после германцев. Прием, оказанный ему в Константинополе, оказался не таким холодным, как он того заслуживал. В лагере французов многие открыто задавались вопросом, кто представлял для христианства большую угрозу, турки или византийцы, и Людовика то и дело подбивали захватить город во благо всех христиан.
Он подобные предложения отклонял, но сам факт их обсуждения вряд ли позволял рассчитывать на благосклонность Мануила. Тем не менее император вновь раскатал красный ковер, и вся роскошь, которую только могла обеспечить столица Римской империи, оказалась в распоряжении французского монарха. На сей раз наступление очарованием сработало.
Отношения потеплели с обеих сторон. Французская знать вела себя не в пример лучше своих германских коллег, а византийцы не переставали изумляться дамам из королевского окружения. Многие дворяне взяли с собой в поход жен, которые в свою очередь прибыли в сопровождении толп служанок и менестрелей, а заодно и бесконечных вещевых обозов с нарядами и косметикой. Больше всего восторгов вызвала супруга Людовика Алиенора Аквитанская.
Алиенора была племянницей Раймонда Антиохийского, того самого человека, чье ослиное упрямство привело к падению Эдессы. Образованная, умная и сказочно богатая
[89], эта единственная дочь и наследница герцога Аквитанского с детства привыкла быть центром внимания, в пятнадцать лет считалась самой желанной невестой Европы, а в семнадцать стала королевой Франции. Теперь ей было двадцать пять, она оставалась все такой же изысканной и пленительной, но при этом смертельно устала от своего сурового, набожного супруга.
Константинополь Алиенора покинула с большой неохотой. Она с самого начала не жаждала променять радости Парижа на тяготы долгого похода – этот великий город казался ей оазисом культуры. Теперь впереди ее ждало лишь утомительное путешествие по растянувшейся на много миль пустыне. Нерешительность королевы оказалась пророческой.
В Никее к армии присоединился Конрад, благоразумно предложив двигаться вдоль побережья, чтобы как можно дольше оставаться на византийской территории. Берега Эгейского и Средиземного морей оказались очень живописными и за то время, пока крестоносцы вдоль них шли, к счастью, обошлось без особых происшествий. Однако когда армия вышла к Эфесу, начались проблемы. Конрад серьезно заболел и был вынужден возвратиться в Константинополь. Крестоносцы хоть и находились на территории империи, но все равно подвергались постоянным нападениям турок. Добывать провизию тоже стало нелегко – подходя к очередному городу, крестоносцы обнаруживали, что накануне на него совершили набег турки и забрали все съестные припасы.
Вдобавок к засадам и враждебным действиям мусульман французы также смертельно устали от византийских союзников. Мануил благоразумно приказал своим войскам защищать граждан Византии – по мере же истощения источников съестных припасов столкновения с местными жителями участились. Создавалось впечатление, что крестоносцы больше времени сражались с христианами, нежели с врагами веры.
Еще большую тревогу вызывали отношения императора с его исламским оппонентом. Мануил давным-давно пришел к выводу, что крестоносцы, даже добившись успеха, все равно не вернут империи захваченные города. С другой стороны, отношения с мусульманскими соседями пребывали ровно в том состоянии, в каком ему хотелось. Сельджуки были слабы и раздроблены, а поскольку на них надвигалась армия крестоносцев, их не составляло особого труда убедить в подписании договора на самых благоприятных условиях.
В глазах крестоносцев это было гнусное предательство, подтверждавшее их самые мрачные подозрения. Столичные утехи лишь скрывали собой таившееся за ними разложение. Мануила тут же подвергли жесткой критике, уподобив скользкой болтливой (!) змее, намеренно пытавшейся ослабить крестовый поход.
