Теперь вопрос заключался в том, что же делать с сей несметной силой. Хотя освобождение Эдессы первоначально и послужило предлогом для нынешнего крестового похода, подобная операция даже не рассматривалась. Как и защита Антиохии. Людовик фактически выволок жену из города (между прочим, под шквал слухов о ее кровосмесительном романе с дядюшкой) и обсуждать план Раймонда даже не подумал. Кроме того, когда Людовик отказался ему помочь, Раймонд, демонстрируя традиционную для христиан разобщенность, умыл руки и не стал участвовать в крестовом походе.
Наступление на дамаск
После долгих прений было принято решение атаковать Дамаск. На тот момент у Иерусалима был заключен с этим городом мирный договор, но подобное препятствие можно было без труда преодолеть. Крестоносцы, только-только прибывшие из Европы, вообще не принимали ничего подобного в расчет, считая любые соглашения с мусульманами бессодержательными и пустыми. К тому же, как указал своим рыцарям король Балдуин III, недавно эмир Дамаска отдал свою дочь замуж за Нур ад-Дина – предательство же всех христиан было теперь для него лишь вопросом времени.
Это стало не просто жутким стратегическим просчетом, но и невероятной глупостью. Дамаск оставался единственной мусульманской силой, страстно желавшей сохранить добрые отношения с христианами. А упомянутый брак отнюдь не был признаком потепления отношений с Алеппо – ровно наоборот! В отличие от крестоносцев, эмир понимал, что Нур ад-Дин представляет собой величайшую угрозу его безопасности. Выдавая за атабека дочь, он повел отчаянную игру, чтобы угодить сразу обеим сторонам и сохранить независимость. После атаки на него мусульмане выступили бы против крестоносцев единым фронтом под командованием всемогущего Нур ад-Дина.
Проснувшись утром 24 июля 1148 года и увидев, что у его порога стоит лагерем армия крестоносцев, эмир Дамаска потерял дар речи. Ему уже доложили об уничтожении в Анатолии германской и французской армий, и хотя слухи о новой иерусалимской армии действительно ходили, он, вполне естественно, не ожидал, что она поведет наступление против собственного союзника. Предпринимая отчаянные усилия, чтобы собрать армию, он послал к Нур ад-Дину гонцов с просьбой о помощи.
Крестоносцы же обустраивали собственный лагерь. Дамаск находился в окружении рощ и фруктовых садов, давая все необходимое для строительства осадных орудий. К концу первого дня сложилось впечатление, что эти самые орудия даже не понадобятся. Демонстрируя немалую личную храбрость, Конрад III рассеял армию Дамаска и вплотную подошел к стенам. Граждан города охватила такая паника, что они стали возводить на улицах баррикады, готовясь к самому худшему.
Еще одна финальная атака могла бы сломить сопротивление деморализованных защитников, но крестоносцы приняли решение отложить штурм на следующий день. А ночью в Дамаск хлынуло мусульманское подкрепление, укрепив решимость гарнизона. Более того, утром выяснилось, что окрестные сады наводнили мусульманские партизаны. Столкнувшись с ростом жертв, два короля отступили на близлежащую равнину для перегруппировки.
После каждого их шага ситуация только ухудшалась. Они не потрудились заранее отправить людей на разведку территории, по которой двигались, и слишком поздно выяснили – воды там нет. Просчет выглядел настолько очевидным, что некоторые рыцари отказались верить в невинную ошибку. Поползли слухи: королей подкупили мусульмане. Вместо исправления ситуации королевская парочка устроила спор по поводу того, что же делать с городом, когда им удастся его взять. Впрочем, данный вопрос довольно быстро уладила жажда. К 28 июля, всего через четыре дня после выступления в поход, всем стало ясно – положение армии безнадежно.
Эмир Дамаска, прекрасно осведомленный о проблемах крестоносцев, подстегнул их отступление щедрым бакшишем и туманным обещанием разорвать союз с Нур ад-Дином в том случае, если они уйдут. Увы и ах: деньги эмира оказались фальшивыми, а едва крестоносцы снялись с лагеря, как он тут же послал за ними конных лучников.
Это фиаско явилось образцом поистине монументальной глупости. Крупнейшая за всю историю Утремера армия не только не сумела одержать ни единой победы, но и отвратила единственного мусульманского союзника крестоносцев, безмерно укрепив их великого врага Нур ад-Дина. Если бы они остались в Европе, Утремер чувствовал бы себя не в пример лучше.
То же самое можно сказать и о предводителях Второго крестового похода. После трагического поражения, которое они понесли, от их репутации ничего не осталось. Конрад III немедленно покинул Иерусалим и отправился в Константинополь, где у него была возможность залечить раны. Он еще ближе сошелся с императором – вскоре они на пару стали планировать великий поход против норманнов на юге Италии.
Что же касается Людовика VII, то он решил потянуть время и остался на Востоке еще на десять месяцев: частично из-за нежелания признавать поражение, частично – потому как действительно переживал за благополучие христианского Иерусалима и наверняка знал, что сможет оказать ему услугу. У этой медлительности была и еще одна причина – ужасающее состояние его брака. После отъезда из Антиохии Алиенору постоянно охраняла вооруженная стража. Супруги не разговаривали. Ярость короля, вызванная поведением королевы, давно угасла. Ей на смену постепенно приходило понимание того, что по возвращении во Францию его ждет долгая череда унижений. В дополнение к поражению в крестовом походе и, как результат, ухудшению дел в армии и казне, ему еще придется потерять Аквитанию, публично пройти через трудный бракоразводный процесс и обрести дополнительную головную боль в виде поисков новой жены! Всего этого можно было бы избежать, если б ему удалось уговорить Алиенору изменить свое решение, но к 1149 году все с мучительной очевидностью поняли, что она скорее даст отрезать себе руку. Собравшись с духом и приготовившись к худшему, Людовик сошел с корабля на берег Франции
[92].
Как ни досадовал Людовик на супругу – а поскольку собственную роль в постигшем фиаско он отрицал, злоба его душила порядочная, – большинство желчи изливалось отнюдь не на Алиенору. В мыслях короля главным виновником большинства бед был византийский император. Мануил выставил себя союзником, но при этом постоянно сдерживал продвижение крестоносцев вперед, да еще и шел на коварные компромиссы с врагом. Но хуже всего была убежденность французского короля в том, что император напрямую информировал мусульман о дороге, которой двигались крестоносцы, и поэтому нес прямую ответственность за разгром французской армии. По его мнению, истинный враг христианства восседал на константинопольском троне.
Вернувшись обратно во Францию, Людовик заключил союз с итальянскими норманнами, чтобы устроить поход на Византию. По иронии судьбы это произошло спустя всего несколько месяцев после того, как Конрад III вступил в альянс с императором Мануилом. И если бы не папа Евгений III, отнюдь не горевший желанием разжечь конфликт, вполне способный перерасти в гражданскую войну между христианами, Конрад и Людовик, вчерашние союзники и поборники веры, схватились бы друг с другом. Это стало бы весьма подходящей иллюстрацией полной и окончательной несостоятельности Второго крестового похода.
