Этому браку полагалось стабилизировать политическую ситуацию, однако Ги де Лузиньяну совершенно не подходила пропитанная ядом атмосфера двора. Ему так и не удалось объединить под своим началом вздорных баронов, поэтому через год Балдуину IV снова пришлось взять управление государством в свои руки.
Хотя к этому моменту король был физически и морально истощен, королевство сохраняло целостность и держало в узде врагов только благодаря его репутации. К счастью для крестоносцев, оно все еще оставалось грозной силой. Когда Саладин позже – в том же году – осадил один из замков на территории нынешней Иордании, ослепший и парализованный Балдуин приказал вынести его на поле брани на носилках, после чего султан благоразумно решил отступить. Эта сцена повторилась и год спустя, когда Саладин опять встал под стенами той же крепости. При виде Прокаженного короля египтяне и на сей раз снялись и ушли.
Для несчастного правителя это стало последней победой. Несколько месяцев спустя, весной 1185 года, храбрый Балдуин IV умер
[97], унеся в могилу последнее ощущение единства королевства. Придворные группировки тут же открыто вступили в борьбу, а отношения между ними настолько накалились, что одна из них даже обратилась за помощью к Саладину.
Рога Хаттина
Султан был бесконечно рад вмешаться. Пока государства крестоносцев оставались слабыми и раздробленными, он тщательно готовил почву для своего великого наступления. Саладин уже давно бил в барабаны джихада, основывал религиозные школы, возводил новые мечети и безжалостно навязывал законы шариата, однако теперь его приверженность религиозной войне превратилась фактически в манию. «Он больше ни о чем не говорил, – писал один из хорошо знавших его соратников, – и не питал особой симпатии ко всем, кто говорил о чем-то другом либо поощрял любую иную деятельность
[98]».
Одержимость Саладина подпитывала твердая уверенность в том, что Бог специально выбрал его, дабы очистить Палестину – а затем, не исключено, и весь мир – от всех, кто не исповедовал мусульманскую веру. «Когда Господь дарует мне победу над Палестиной, – сказал он задумчиво другу, – … я подниму парус и отправлюсь к ним, я буду преследовать франков в их далеком краю, чтобы избавить землю от всех, кто не верит в Бога, умру, но от этих попыток не откажусь
[99]»: джихад закончится, только когда исламу покорится вся земля.
В действительности вопрос теперь заключался только в том, когда он начнется. Саладин подписал явно мешающий ему договор с Иерусалимом, а Ги де Лузиньян, бывший регент Балдуина, вновь всплывший в роли победителя гражданской войны, жаждал и далее поддерживать мир. Ги прекрасно понимал, что от массового вторжения его защищал лишь тонкий лист бумаги, скрепленный печатью Саладина, и отчаянно пытался избежать любых предлогов нарушить их договор.
Но вот о Рено де Шатильоне этого сказать было нельзя.
Ни жалкие деяния в Антиохии, ни последовавшее за ними долгое заточение так и не позволили злополучному принцу надолго усвоить хоть один урок. Он вновь вышел на сцену еще более упрямым, нежели раньше. По всей видимости, ничто не демонстрирует, до какого дна опустилось руководство Утремера, лучше того обстоятельства, что в списке его ужасающих неудач коллеги усматривали бесценный опыт.
В наступившем после смерти Прокаженного короля хаосе Рено снова обосновался в Антиохии и объявил о независимости от Иерусалима. Рука Ги, державшая власть, была слишком слаба, чтобы с этим бороться, и его призывы к благоразумию остались без внимания. Рено когда-то уже был беспомощным вассалом и проходить через это еще раз не желал.
В числе любимых развлечений Рено были набеги, которые он просто обожал совершать, а поскольку Антиохия весьма кстати располагалась неподалеку от одного из крупных торговых путей (Сирия – Египет), то возможностей побаловать себя оказалось у него предостаточно. Поначалу он довольствовался нападениями на сирийских пастухов, экспроприируя их стада, однако в 1187 году дорос до того, что устроил засаду на крупный верблюжий караван Саладина.
Король Ги пришел в ужас и приказал Рено возместить Саладину ущерб, но свое черное дело тот уже сделал. Точечные рейды – это одно, а вот вышеупомянутый торговый путь, помимо прочего, представлял собой одну из ключевых линий коммуникаций между двумя частями королевства Саладина, поэтому пресловутая «история с верблюдами» могла считаться нападением на султанат (тем более что в сложившихся обстоятельствах это было весьма уместно). И то, что Рено, естественно, отказался возмещать кому бы то ни было ущерб, к делу по большому счету не относилось. У Саладина появился предлог начать войну.
Угроза уничтожения, наконец, объединила вечно препиравшихся христиан. На призыв короля Ги откликнулась вся боевая мощь государств крестоносцев – порядка двадцати тысяч человек, в том числе тысячи двухсот рыцарей. Призвав на помощь священную иерусалимскую реликвию – Крест Господень, они выступили в поход на Назарет, встали лагерем у хорошо укрепленной горной гряды и стали ждать прибытия Саладина.
Султан не намеревался принимать бой на поле по выбору крестоносцев, поэтому попытался выманить их из лагеря, совершив нападение на близлежащую крепость Тиверия. Тиверийский граф призвал короля Ги не заглатывать подобную наживку – с его стороны это был мучительный совет, потому как цитадель наверняка падет, а ее защиту он поручил жене, оставшейся в крепости. Рено де Шатильон при поддержке тамплиеров гневно обвинил графа в трусости и побудил Ги незамедлительно атаковать. Король немного поколебался, но рыцарство все же взяло верх. Ни один уважающий себя король христианин не бросит женщину на произвол судьбы.
Этот благородный жест, вполне естественно, вскоре горько аукнулся. Пятнадцать миль территории между Назаретом и Тиверией представляли собой безводную равнину. В самый разгар лета солнце палило безжалостно, а изнурительным набегам конных лучников врага не было конца.
После утомительного дневного перехода армия сделала привал у подножия погасшего вулкана под названием Рога Хаттина. Ночь не принесла выбившимся из сил людям ни сна, ни избавления от мучительной жары. Внезапно появившаяся во тьме армия Саладина окружила их: мусульмане подожгли кустарник, после чего обсмеяли христиан и пригрозили отрубить всем головы.
Когда 4 июля 1187 года взошло солнце, пелена дыма уже рассеялась достаточно для того, чтобы деморализованные, опаленные зноем крестоносцы увидели весь масштаб ожидавшего их бедствия. Лагерь со всех сторон окружила армия Саладина, как минимум вдвое превышавшая их по численности. Когда мусульманское войско двинулось на христиан, посыпался град стрел, возвещая о первой атаке. Крестоносцы дрались с отчаянной храбростью, бросаясь вперед и докатываясь чуть ли не до самого Саладина, однако финал не оставлял сомнений. В сумятице сражения нескольким рыцарям удалось ускользнуть. Всех остальных пленили или убили.
