Он добился своего, и так долго ускользавший от Романа мир притянул его к себе.
Его фигурка становилась все меньше. Потом неожиданно свет стал в два раза ярче, казалось, выжигая глаза. Раздался оглушительный взрыв – магнит, напитавшись энергией, разорвался в клочья. Проход последний раз вспыхнул и захлопнулся. В один момент стало невероятно тихо, в голове звенело, а потом с грохотом сверху посыпались камни, стволы деревьев, вырванные с корнем убивающей волной.
Люк прижал меня к себе, а я стояла, дрожа и все еще затыкая уши.
Мне не верилось – Роман погиб, а прекрасный мир обманул его.
Мне не верилось – магнит не открыл дверь в третью параллель, а надежно ее запер.
Мне не верилось – мы все-таки выжили.
Я свято верила – у нас с Люккой Романовым было будущее. Одно на двоих.
Ия
Она медленно поднималась по ступенькам особняка. Ноги плохо слушались, волнение охватывало все существо, даже руки стали холодными.
Девушка знала, что в этом доме ей не будут лгать, прятать лица за улыбками, придумывать светлые предлоги для темных дел. Семья не играла бесконечные положительные роли. Это была просто Семья.
Девушка, никем не остановленная, сама вошла в дом, оказавшись в темном холле, где горела только одна лампа на стене.
Из-под приоткрытой двери вырывалась полоска света. Шаги Ии разносились по пустому помещению потусторонним эхом. И все-таки она замерла, не решаясь сделать окончательного шага. Ия понимала, что эта белая дверь являлась последней чертой перед миром, откуда не будет возврата.
– Заходи, Ия! – услышала она голос Оскара. – Я ждал тебя!
Дверь отворилась сама, и яркий свет ослепил девушку…
Альберт
– Значит, погиб? – Альберт пытливым взглядом ощупывал разбитое лицо Феликса.
Они оба знали, что мужчина лжет. Хотя в принципе какая теперь разница – Суд полностью оправдал его. Ведь для Судей самое главное – убежденность. Феликс никогда не сомневался в своих словах, даже если они были насквозь лживы.
– Да. Люкка Романов упал в третью параллель вместе с Романом и этой своей девочкой. Несчастный случай.
– Как себя чувствует Ия? – снова задал вопрос Альберт.
Что произошло между Феликсом и его помощницей, оставалось тайной, только они, похоже, порвали все отношения.
– Мы не созванивались. – Феликс вертел в руках карандаш. Мужчина сильно изменился по возвращении, стал еще более замкнутым и грубым. Постригся, но стрижка оказалась ему к лицу.
– Ты уверен в своем решении? – Глава конторы пытливо посмотрел на Феликса.
Тот хмуро кивнул с мрачной убежденностью.
– Я точно знаю, что больше не хочу быть хранителем. Мне не подходит роль всеобщего спасителя.
На его лице заиграли желваки, а светло-голубые глаза сузились.
– Еще есть время передумать, – Альберт искренне не хотел отпускать мальчишку.
– Я все решил. – Тот отрицательно покачал головой и встал.
Уже взявшись за дверную ручку, он вдруг остановился и обернулся:
– Скажи мне наконец ведь это твой портрет на стене?
На одно мгновение Альберт бросил взгляд на картину с изображением старика и замялся, а после паузы фыркнул:
– Нет. Картина висела еще до того, как кабинет достался мне.
Феликс, конечно, не поверил, кивнув. Он вышел, не попрощавшись, и коротко отсалютовал охранникам, стоявшим на дверях в шумном коридоре.
Когда за спиной Феликса закрылась дверь, Альберт откинулся на спинку скрипящего кресла.
На большом столе горела лампа, лишь освещая бумаги. По углам кабинета притаилась темнота. Шкафы со сломанными дверцами казались совсем черными, из-за стекла на Альберта таращились корешки старых пыльных книг, давно прочитанных и изученных еще в бесконечно далекой молодости.
Сколько Альберт жил на этом свете? Наверное, слишком долго. Ради странной прихоти он оставил на стене изображение своего прежнего лица. Он застал то время, когда первую параллель лихорадило от энергетических войн и охоты за жалкими крохами силы.
Он долго следил за границей между дождливым скудным миром и новым, полным энергии, названным впоследствии Индустриальным, выжидал и готовился. Только ради того, чтобы появился безумец, бесцеремонно и не задумываясь о последствиях, открывший проход, и первая параллель сошла с ума. Миллионы затерялись в переходах и прыжках между мирами.
На глазах Альберта строились хранилища, создавались ворота, упорядочивалась жизнь, принимались своды законов-запрещений:
– Не убей ради энергии;
– Не укради энергию;
– Не лги Судьям;
– Не думай, что ты лучше других и можешь преступить правила, придуманные для всех.
Теперь Альберт сумел не допустить, чтобы случилась катастрофа с новой, еще не изведанной параллелью, необходимой, как глоток свежего воздуха в душной комнате.
Занавес опустился, роли сыграны, спектакль удался. Жаль, зал из миллионов людей не сможет захлебнуться в бурных овациях.
С самого рождения Романа Белого Альберт знал, что мальчик предназначен для другого мира. Он мог подрасти, облизнуться и впустить его, как когда-то, не задумываясь, впустили Индустриал. Сейчас Роман был неопасен, его надежно закрыли во временной щели прежде, чем случилась очередная катастрофа. К счастью, разломы и проходы в параллельные миры имели одинаковый запах, и щенки его чуяли, подобно хорошо выдрессированным гончим. Они едва не провалили план, неожиданно обросший десятками действующих лиц.
Люкка Романов. Самонадеянный мальчишка, заключавший в себе слишком много «слишком». Наверное, это самый талантливый и сильный человек, встреченный Альбертом за последние двести лет.
Евгения Соколовская, девушка из второй параллели, взбалмошная и нервная, обладавшая энергетическим потоком, ферментами и флюидами, способными вскружить головы любому участнику срежиссированной Альбертом пьесы. Если бы ее не существовало на свете, то девушку стоило бы придумать. Она была прекрасна.
Третья параллель открывалась этой ночью, за проходом следили сотни ученых, надежно прятали его от обывательских глаз. Зачем взрывать мир, когда он находится в блаженном неведении? Так им проще управлять.
Альберт усмехнулся своим мыслям. Единственного обстоятельства он так и не сумел просчитать: Люкка и Женя выжили, и, возможно, у них действительно появился шанс.
* * *
Люк в своей отличной комфортной жизни не выносил две вещи: тещу и музыку, которую слушала Евгения. Страшные завывания в грохоте барабанов и басах гитар вызывали у него аллергию и нервный тик, но эти жуткие вопли по какой-то причине вдохновляли Женю. А от приездов тещи у Люка начинали ныть зубы и появлялся насморк. Лучше уж отвратительная какофония ансамбля, название которого у мужчины не получилось бы выговорить даже в пьяном бреду.
