— Ну да… — Оля старательно подавила зевок. — Вы угадали.
— Я угадала… Углеводы и липиды не сочетаются! Ты слышала про раздельное питание?
— Слышала, — терпеливо ответила Оля. — Это ерунда. Не стоит воспринимать все так буквально, это я вам как доктор говорю… В мире столько разных теорий! И вообще я с утра не способна на кулинарные подвиги.
— Но у Кеши гастрит! — с отчаянием произнесла Эмма Петровна. — Ты же буквально убиваешь его своими бутербродами!
— А чем его кормить?
— Кашей! С утра кашу надо варить!
Оля, стараясь держать себя в руках, молча полезла в шкафчик и достала оттуда упаковку с кашей быстрого приготовления. Той самой, которую надо высыпать из пакетика на тарелку и просто заливать кипятком.
— Нет, это невозможно… — застонала Эмма Петровна и буквально вырвала у нее из рук пакетик с кашей — содержимое его просыпалось на пол. — Это же химия! Ты должна варить овсянку так, как варили ее наши бабушки и прабабушки — в кастрюльке, помешивая, на молоке и сахаре, определенное количество времени… А в этой дряни, что ты достала, даже сахара нет — сплошной аспартам!
— Но времени-то у меня тоже нет! — с отчаянием произнесла Оля. — Давайте уж сойдемся на бутербродах…
Эмма Петровна прижала ладони к щекам.
— И ты собираешься стать женой моего сына? — с горечью прошептала она. — Да ты его убьешь… Ты его погубишь! Ему же совершенно другое питание требуется… Ты его до язвы желудка доведешь! Какой ты доктор, к чертовой матери…
Оля достала веник и принялась подметать рассыпавшуюся овсянку. Внутри у нее все дрожало. С одной стороны, Эмма Петровна была права, но, с другой — не учитывались Олины возможности и интересы…
— Эмма Петровна… — стараясь сохранять невозмутимость, сказала Оля. — Безусловно, при некоторых заболеваниях показана определенная диета… Обеды и ужины я обещаю готовить, учитывая Кешин гастрит. Но утром я мало к чему способна — честно! И вообще большинство болезней, как говорят в народе, от нервов. Можно питаться самой экологичной и правильной пищей, но если при этом душа неспокойна, то язва в любом случае обеспечена. Если вы будете ссорить нас с Кешей, то он скорее заболеет, даже если будет завтракать кашами, сваренными по бабушкиному рецепту…
— В чем дело? — беспокойно спросил Викентий, появившись в дверях кухни, уже в костюме, галстуке, идеально выбритый и пахнущий одеколоном.
— Ты понимаешь, она отказывается варить тебе с утра каши… — начала возмущенно Эмма Петровна, но Викентий ее перебил:
— Мама, мама, я все равно опаздываю, мне не до завтрака! Оля, милая, до вечера… Перекушу в городе, в кафе, — он поцеловал Олю.
— Ну вот! — всплеснула руками Эмма Петровна. — Хорошее дело! Общественное питание способно погубить и здорового человека…
— Мама, все в порядке! — Викентий поцеловал и ее. — Не ссорьтесь, пожалуйста, из-за ерунды. Все, я побежал, а то скоро пробки начнутся…
В этот момент на кухню по ступенькам взобралась Мура.
— Вы тут? — задыхаясь то ли от волнения, то ли от спешки, воскликнула она. — Слава богу…
— А что случилось? — Эмма Петровна снова мгновенно напряглась.
— Павел едет!
— Что-о? — в один голос спросили Викентий, Эмма Петровна и Оля.
— Сегодня? — тут же уточнил Викентий.
— Нет, но в самое ближайшее время! — торжественно выпалила Мура. — Степан Андреевич только что с ним по телефону говорил.
— А зачем он едет? — невольно спросила Оля. Еще свеж был в ее памяти разговор с Фаней на берегу реки. Бедная Фаня, бедная Лера, несчастные все! Едет человек, который заставил страдать стольких людей… Пожалуй, еще никто так не занимал Олино воображение, как этот самый Павел!
— Да уж не просто так!
Кабинет заведующего был заперт, и Оля отправилась искать Пал Палыча в саду. Было время обеда, и с пляжа вереницей возвращались отдыхающие — в купальниках, с полотенцами, в панамах и шляпах самого невообразимого фасона…
Так и есть — заведующий сидел в тени боярышника и меланхолично кормил голубей хлебом.
— Пал Палыч…
— А? — он вздрогнул, и голуби с шумом разлетелись.
— Извините, я не хотела вас пугать! Пал Палыч…
— Ну что, Журавлева, что тебе? — грозно нахмурив косматые брови, спросил он.
— Пал Палыч, вы знаете вашего тезку — Павла Локоткова? — решительно спросила Оля, садясь рядом с заведующим на скамейку.
— А что?
— В общем, ничего… Он собирается приехать в самое ближайшее время, и у нас там просто с ума все посходили. Если честно, даже я о нем стала думать!
Пал Палыч ответил не сразу. Он снова принялся кормить голубей, а потом пожал плечами:
— Близко я с Павлом незнаком. Видел его несколько раз, издалека — очень мрачный, замкнутый человек. Такой ли уж плохой, как о нем говорят, не знаю. Одно очевидно — отца своего он ненавидит. Сам читал те газеты, в которых он Степана Андреевича грязью поливал… А я Степана Андреевича очень уважаю. Очень!
— Ясно… — пробормотала Оля.
— Лучше скажи, как твои дела, — Пал Палыч повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. — Вспомнила что-нибудь?
— Нет, — тихо ответила Оля. — Ничегошеньки я не помню… Мне даже сны про то время не снятся!
— Это нормально.
— Ну да, нормально… — дернула Оля плечом.
Пал Палыч бросил еще несколько крошек голубям. Те, воркуя, вились на асфальтовом пятачке перед ним. Пахло речной свежестью, нагретой на солнце травой…
— Хочешь, скажу, что я об этом всем думаю? — неожиданно спросил он. — Только, чур, не принимать мое мнение за последнюю инстанцию, я ведь, как тебе известно, давно отошел от этих дел… — он многозначительно постучал себя пальцем по лбу.
— Скажите, — серьезно произнесла Оля.
— Я ведь наблюдал за тобой все это время… И у меня сложилось вполне определенное мнение. Ты, Оля Журавлева, жутко несвободна.
— Что? — удивилась она.
— А то… Ты слишком зависишь от людей и от обстоятельств. И порой готова терпеть что угодно, лишь бы люди о тебе не подумали плохо.
— Так ведь все равно думают! — с отчаянием произнесла Оля, имея в виду прежде всего Эмму Петровну.
— Тем более! — Пал Палыч сердито дернул себя за бровь. — Вот вчера слышал, как Рита Жиркова из процедурного на тебя наезжала. Что уж, не могла ты ей как следует ответить? Всем известно, какая она вздорная баба!..
— Пал Палыч…
— Ты не умеешь себя защитить, ты не умеешь говорить «нет» всяким нахалам… А близких своих, наверное, еще больше боишься! Все что угодно готова делать, лишь бы они не отвернулись от тебя! Все что угодно, лишь бы одной не остаться!
