Мура побагровела еще сильнее. Крашеные светлые волосы, уложенные на голове наподобие «плетенки», только усилили контраст. Казалось, что Муру вот-вот хватит удар.
— Ярослав Глебович, перестаньте! — с досадой сказала Оля. — Эти философские споры до добра не доведут.
— Вспомните о милосердии! — с добродушной улыбкой подхватил Иван.
— Убью… — вдруг выдохнула Мура, постепенно бледнея. — Держите меня, я за себя не ручаюсь!
Силантьев попятился назад, в кусты.
— Убью! — победно закричала Мура, бросаясь в погоню за ним. — Возьму грех на душу, не побоюсь…
— Догонит? — тревожно спросила Оля, глядя им вслед.
— Нет, не должна, — беспечно махнул рукой Иван. — Ярослав Глебович еще крепкий мужчина…
Они замолчали, прислушиваясь. Где-то высоко в небе гудел самолет.
— Мне тоже кажется, у каждого человека свой бог, то есть свой кодекс законов и правил, — задумчиво произнес Иван. — В чем-то наш художник прав… А иначе, например, как объяснить то, что можно совершать преступления и быть при этом религиозным человеком?.. Я в данном случае не о Муре говорю…
— Я читала об одном известном преступнике… — сказала Оля, глядя вверх — туда, где на небе остался белый след от самолета. — Не у нас, в Америке… Он убил кучу народа. Так вот, он в камере смертников, перед тем как сесть на электрический стул, написал мемуары. И в них он полностью оправдал себя, дескать, другие люди вынудили совершить его эти злодеяния.
— Да, а сам он белый и пушистый… — усмехнулся Иван. — Это правда, мало кто способен на раскаяние. Взять, например, моего любезного братца…
— Какого братца? — спросила Оля.
— Павла, кого же еще! Он мой двоюродный брат, если вы помните… Я не стану судить его за все те грехи, что он совершил, но то, как он поступил с Лерочкой…
Оля вздрогнула.
— Послушайте, Ваня, вы не обижайтесь… но ведь эту историю вы знаете только со слов своей бывшей жены?
— Да я сам видел все своими глазами! — с отчаянием произнес Иван. — Я видел, как из подъезда выскочила Лерочка, со ссадиной на колене и огромным синяком на лбу, в одной комбинации… рыдая, заламывая руки, и… Словом, я посадил ее в машину, отвез к себе. Больше мы никогда не расставались! Надеюсь, я стал для нее утешением… — он взволнованно утер платком вспотевшее лицо.
Оля закрыла глаза. «Кажется, правды я не узнаю никогда… — мелькнуло у нее в голове. — Ох, как мне надоели все эти тайны семейства Локотковых, как мне надоели разговоры о Павле! Уехать бы отсюда… Да, именно так — уехать, — заключила она. — Скорее бы кончилось лето, кончилась моя работа в санатории! Я никогда, никогда больше не вернусь сюда. Пусть Кеша, если хочет, навещает своего деда, а я — ни ногой…»
От принятого решения ей стало немного легче.
— Оленька, к вам пришли… — сказал Иван.
— Кто? — она открыла глаза.
За кустами застенчиво прятался Олежек. Повязку с руки ему давно сняли, остался только небольшой рубец, щедро политый зеленкой.
— Привет! — помахала ему Оля. — Иди сюда!
Олежек просиял и помчался к ней.
— Тебя отпустили? — первым делом строго спросила Оля.
— Да… Идем играть?
Она потрепала его по светлым волосам.
— Идем… Ваня, не лежите на земле — гамак освободился.
— Ах, мне все равно… — Иван вытер платком лицо. — Такая жарища, что даже шевельнуться лень!
Оля с Олежеком ушли в дальний конец сада, там была огромная куча песка, привезенного для каких-то строительных целей. Поскольку никто ничего строить пока не собирался, Оля с Олежеком решили соорудить из песка замок.
— Я тоже хочу стать доктором, — сосредоточенно копая ямку, сообщил Олежек. — Как ты, теть Оль… Буду резать людей.
— Я никого не режу, — сказала Оля, возводя ограду у будущего замка. — Это хирург режет.
— Да-а? — разочарованно произнес Олежек. — А ты что делаешь?
— Так, провожу внешний осмотр, пишу направления всякие…
— Пишешь?
— Да, очень много писанины! Хотя после Нового года у нас обещают поставить в каждом кабинете компьютеры.
— Я тоже хочу компьютер.
— А мама что говорит?
— Ну, типа купит она его мне… тоже после Нового года, — важно сообщил Олежек. В этот момент целый пласт песка обрушился вниз.
— Ты слишком глубоко копаешь, — сказала Оля. — Да и песок суховат…
— Я окошки делал, — с огорчением произнес мальчик. — Как же без окон?..
— Делай их поменьше… И вообще в замках, кажется, нет окон — только бойницы. Или есть? — задумалась Оля. Она потерлась щекой о плечо, убирая прилипший к ней волос.
— Да какая разница!
— Ты прав, разницы никакой… — засмеялась Оля.
Они возились целый час и возвели нечто вроде вавилонской башни в миниатюре.
Когда Оля отряхивала с себя песок, то вдруг увидела Павла со свертком в руке — он стоял в стороне, на асфальтовой дорожке, и с мрачным видом разглядывал их строение.
— Ладно, Олежек, приходи завтра… — сказала Оля мальчику.
Тот убежал.
— Здравствуй, Оля, — Павел подошел к ней. — Я тебе кое-что привез.
— Что? — испытывая неловкость, спросила она.
Она развернула бумагу и увидела лист кувшинки с цветком, выкованные из металла.
— Так, сувенир, — пожал он плечами. — Я сначала хотел сделать это в виде пепельницы, а потом вспомнил, что ты не куришь.
— Красиво… — пробормотала она. — Но зачем?
Он пожал плечами.
— Я же сказал — сувенир… — буркнул он через плечо и поспешно скрылся за деревьями.
А Оля так и осталась стоять на месте. «Приехал, значит… — с тоской подумала она. — Вот уж не думала, что он так скоро вернется!»
Откуда у нее взялась эта тоска, она и сама не знала.
Павел расположился в библиотеке отца, взял в руки какую-то книгу.
Но не мог разобрать ни единого слова — перед глазами стояла она, Оля.
Невеста Викентия. Нет, конечно, не Дезире, но как похожа! Он и вернулся так скоро потому, что захотел снова ее увидеть. Убедиться еще раз в том, что это не она.
Или она?..
Битых полчаса он наблюдал за тем, как она с мальчишкой увлеченно возится в песке, но ни к какому определенному выводу не пришел.
А какое потрясение он испытал, когда в начале лета все-таки приехал к отцу и увидел этот портрет в саду! Было ясно, что картину только начали рисовать — небрежные мазки, зыбкие контуры… но в цветовых пятнах угадывалось нечто знакомое. Женское лицо — нежный овал, прозрачные глаза, светлые волосы…
