— Открой мне.
— Ну вот, опять… — едва не плача, сказала она. — Зачем ты мучаешь меня? Оставь меня в покое!
— Значит, тебе тоже без меня плохо! — он засмеялся едва слышно.
— С чего ты взял?
— Ты же сама только что сказала, что мучаешься!
— Это не я, это ты!..
«А если правда — открыть? — вдруг с ужасом подумала она. — Впустить его, а потом снова закрыть дверь. Никто не увидит, никто не узнает!»
Она представила их объятия во влажном, мыльном сумраке душевой. Прикосновение его ладоней, уже знакомое…
От одной этой мысли у нее перехватило дыхание. Она протянула руки к защелке, а потом тут же отдернула их назад. Никогда с ней не было ничего подобного, и никогда ее желание не было столь сильно. «Это не любовь, это страсть, банальная и неконтролируемая… — подумала она. — А страсть всегда быстро проходит! Надо только перетерпеть. Иначе можно разрушить себе всю жизнь…»
— Уходи, — сказала она.
— Оля…
— Нет.
— Оля… Дезире!
— Немедленно убирайся! — со злостью произнесла она. — Какая я тебе, к чертовой бабушке, Дезире!..
Павел замолчал, а потом, через несколько мгновений, Оля услышала его удаляющиеся шаги.
Вода в баке почти кончилась и теперь текла тоненькой, словно ниточка, струйкой.
Оля вытерла лицо полотенцем. «Нет, надо что-то с этим делать!» — в отчаянии подумала она.
Павел зашел на веранду отцовского дома, в этот час совершенно пустую. Он не владел собой до такой степени, что у него тряслись руки. «Повешусь… — с каким-то мучительным удовольствием подумал он. — Удавлюсь — не так, как Фаня двадцать лет назад, а по-настоящему… Утоплюсь. Нет — застрелюсь! Кекса было не жалко, а себя — тем более!..»
Деревянные вощеные половицы скрипели у него под ногами, когда он ходил из угла в угол.
Белые занавески трепетали у распахнутых окон, и было слышно, как отец на втором этаже диктует что-то Кристине.
— …искусство в наши дни уже не принадлежит народу, — доступ к нему есть лишь у кучки избранных, так называемой интеллектуальной элиты… — раздавался скрипучий голос отца.
Павел захлопнул окна с той стороны веранды, над которыми был кабинет отца, и подергал ручку у буфета. «Ах да, ключи у Муры…» — вспомнил он. Но искать домработницу ему совсем не хотелось, и Павел с помощью какой-то шпильки, лежавшей тут же, на широком дубовом столе, открыл дверцу у буфета. Сразу же наткнулся на прозрачную, золотисто-янтарного цвета жидкость в хрустальном графине. Открыл крышку, понюхал… Коньяк.
Налил рюмку, залпом опрокинул в себя.
«Сопьюсь. Стану алкоголиком. Пусть знает, что это все из-за нее!»
Он налил еще рюмку. Потом еще, словно пытался потушить огонь внутри себя…
Дезире была идеальной женщиной. Дезире он нежно любил, потому что она была воплощенной гармонией, естественной и простой, как природа.
А вот к Оле Журавлевой он испытывал иные чувства. Ее он тоже любил, но вместе с тем и ненавидел, потому что она иногда его раздражала, раздражала до исступления. В ней было много хорошего, но было и такое, что он напрочь отвергал… Ангел и демон в одном флаконе. Обычная женщина, одним словом… Она была солнцем, которое светило не для него.
— Так-так… — в дверь неожиданно заглянула Лера. — Кто это у нас тут? И что мы тут делаем?
— Мы тут напиваемся в одиночку, — ответил Павел откровенно. — Не хочешь присоединиться? Создать компанию бывшему мужу, так сказать…
— Вроде бы до вечера еще далеко? — пожала она плечами. — Ну да ладно… Наливай, — она достала еще одну рюмку из буфета.
Павел плеснул ей коньяка.
Когда-то он тоже любил эту женщину и она тоже казалась ему идеальной. Пока не понял — уж это солнце светит точно не для него…
— Ты как будто не в духе, Паша?.. — Лера выпила коньяк и вставила сигарету в мундштук. Он схватил со стола спички и помог ей прикурить. — Мерси… Что-то случилось?
— Случилось, — признался он.
— Шерше ля фам? — улыбнулась она.
— Вот именно.
Давным-давно они не беседовали друг с другом вот так — легко и свободно, а сейчас неожиданно разговорились. Лера выпустила колечко дыма, села рядом, прямо на стол — высокая, тонкая, смуглая, с колечками золотых волос на полуголых плечах — полупрозрачное желтое платье очень шло ей.
— Интересно, кто… Кристина? Нет, Кристина по уши влюблена в Ваню, она никому авансы не станет раздавать просто так — типичный синий чулок. Мура? — Лера искренне засмеялась, представив Муру рядом с Павлом. — Невозможно… Стефания? Стефания в городе, да и траур у нее. Эмма Петровна? — Лера снова засмеялась. — Больше женщин тут нет.
— Разве?
— А, Оленька! — Лера глубоко затянулась сигаретой. — Ну, этот вариант я отметаю сразу же — Оленька у нас невеста. Невиннейшее существо, доктор Швейцер в женском обличье… — Лера нахмурилась. — Хотя, ты знаешь, Паша, про нее какие-то странные слухи ходят, как будто она накануне свадьбы сбежала к своему бывшему любовнику, прошлой весной. Потом, правда, одумалась и снова вернулась к Викентию…
— Это не она… — сказал Павел и отвернулся. — Хватит гадать, все равно ты ее не знаешь.
— А, значит, твоя «ля фам» не из местных!
Павел снова налил коньяк в рюмки.
— За искусство, — он поднял палец вверх, указывая на кабинет отца.
— Мило, мило… против искусства я ничего не имею. Кстати, тебя этот тост тоже касается, ты ведь в некотором роде у нас тоже творец?
— Я ремесленник, — поправил он.
— Ай, брось! Я тут недавно один журнал читала, так там говорилось, что кузнечное дело переживает свое второе рождение. Оно сейчас дико популярно! Обеспеченным людям, которые живут в своих домиках за городом, требуются всякие штучки из металла — светильники, лавки, решетки на окнах и все такое прочее…
— Точно! — сразу же оживился Павел. — Я тут, представляешь, одному мужику даже кованую беседку делал, чтобы она, значит, в саду стояла, такая оригинальная…
— Действительно, оригинально.
— Нет, ты права, тут много всего надо знать, помимо ковки — и рисование, и резьбу, и инкрустацию по металлу, и гравировку… и даже скульптуру! — Павел неожиданно споткнулся и замолк, гладя Лере в глаза.
— Говори, говори…
— Нет, это уж слишком узкоспециально, — моментально остыл он. — Лучше расскажи, как ты сейчас живешь.
— А разве ты не видишь? — она затушила окурок в пепельнице и достала новую сигарету.
— Слов нет, ты куришь очень красиво, даже лучше, чем в кино, но это тебя убьет! — с жалостью сказал он. — Ведь буквально одну от другой прикуриваешь…
