Внезапно дверь распахнулась, и в комнату, щурясь от света, заглянул Викентий. Сонный, взлохмаченный, в смешной полосатой пижаме.
— Ты что? — испуганно спросил он.
— Н-н… ни-че-го… — едва смогла выдавить из себя Оля.
— Да что случилось? — он сел рядом, обнял ее, но Оле от этого стало только хуже. Рыдания, прежде сдерживаемые, хлынули наружу. Она плакала уже в полный голос. Она собой не владела.
Появилась Эмма Петровна.
Некоторое время она молча смотрела на Олю, бившуюся в истерике на руках у сына, а потом мрачно спросила:
— Что за спектакль посреди ночи?
— Мама, я не понимаю… — в отчаянии закричал Викентий. — Захожу к ней, а она плачет! Оля, Оля, тебе же нельзя… Немедленно прекрати!
— Ты с ума сошла, — тихо произнесла Эмма Петровна. — Оля! Ты же сама врач, должна понимать, что нельзя доводить себя до такого состояния… Дать успокоительного?
— Мама, зачем спрашиваешь? — закричал Викентий. — Неси!
— Неси… — мрачно передразнила Эмма Петровна. — А может, в ее положении ей не всякое лекарство можно принимать!
Оля попыталась ответить, но не смогла.
Эмма Петровна мгновение вглядывалась в посиневшее Олино лицо, которое передергивала судорога, а потом сама закричала:
— Ну вас всех к черту! Как хотите, а я сейчас «Скорую» вызову…
Дальнейшее Оля помнила очень смутно.
Кажется, действительно приехала «Скорая», но дорога и то, как ее, Олю, везли и как она оказалась в приемном покое, выпало из памяти. Лишь на мгновение Оля пришла в себя, когда почувствовала знакомый больничный запах, настоянный на хлорке и лекарствах, и сквозь туман общего наркоза услышала странные слова:
— Кажется, девочка была…
Ослепительный свет прожигал веки. Звякали стальные инструменты о дно железного лотка… Были ли в действительности эти слова или они померещились ей? Оля не знала. Чей равнодушный голос произнес — «кажется, девочка была»?.. Как человек с медицинским образованием, она знала, что на таких сроках определить пол ребенка без специальных анализов очень трудно. Но даже в забытьи Оля не могла расстаться с мыслью о Дуне-Дунечке…
Викентий звонил на сотовый раз десять на дню: «Как ты?.. Что тебе передать?.. Как себя чувствуешь?..» Он очень беспокоился об Оле, но не считал произошедшее чем-то ужасным и из ряда вон выходящим. Вполне обычная неприятность, которая может случиться с каждой женщиной… И из соседок по палате тоже никто не считал подобную вещь катастрофой, тем более что на обходе лечащий врач заявил громогласно, что все прошло более-менее благополучно и что Оля в скором времени может повторить попытку стать матерью.
Но Олю это мало утешало. Для нее ребенок, которого она носила, был слишком реален, слишком осязаем. «Кажется, девочка была…»
На четвертый день в палату ворвалась Римма с огромной авоськой, набитой пакетами с кефиром и апельсинами. Оля не особенно любила ни то, ни другое, но Римма, видимо, считала, что именно такими должны быть больничные передачи.
— Как же тебя пустили? — изумилась Оля. — Тут же никого не пускают…
— Подход к персоналу надо знать, — веско произнесла Римма. — А вообще у меня тут знакомая медсестра работает — Лизка Соломатина, она в одном подъезде со мной живет.
Римма села на край кровати и сурово оглядела Олю. Вид подруги в казенной ночной рубашке не очень-то ей понравился.
— Бледная какая! — осуждающе произнесла она. — Даже нос заострился… Поди, и не ешь ничего?..
— Ем.
— Да знаю я, чем тут кормят… Вот, витаминов тебе принесла, — проворчала Римма и с трудом запихнула свою авоську в больничную тумбочку. — Только одно хорошо — кудряшки твои остались.
Оля растерянно улыбнулась и машинально попыталась пригладить волосы, которых давно не касались электрощипцы.
— А я уж настроилась, что крестной стану, — вздохнула Римма. — Ну ничего, с кем не бывает!
— Вот-вот, все так говорят! — усмехнулась Оля. — Только мне почему-то от этого не легче.
— Брось! Мне вот Лизка сейчас по секрету рассказала, что у них тут лежит одна тетка, которая чуть ли не сорок абортов сделала. И ничего! А что, Оля… — Римма понизила голос. — Такое правда бывает?
— Бывает, — равнодушно кивнула Оля. — А я хотела родить всего одного ребенка, у меня и этого не получилось…
— Кстати, Журавлева, отчего это с тобой случилось? Я так понимаю, что просто так ничего не происходит?.. — с любопытством спросила Римма.
— Поссорилась с Эммой Петровной, — не сразу призналась Оля. — Расстроилась, ну и…
— Так это тебя Эмма Петровна довела? — гневно запыхтела Римма. — Змея она подколодная! Гадюка!
— Перестань, Римка! — поморщилась Оля. — Я неправильно выразилась, мы с ней не поссорились, а так, немножко поспорили… Во всем виновата только я, только я одна — позволила себе заплакать. Да так, что не смогла остановиться.
— Ничего себе! Это о чем таком вы спорили, интересно?
— Ей тоже не понравилось имя, которое я выбрала для девочки… — пожала Оля плечами. — Хотя я довольно быстро согласилась с ее мнением.
— Нет, ты чего-то недоговариваешь, — с азартом произнесла Римма. — Ей-богу, было что-то еще…
— Она сказала, что я гонюсь за Кешиным наследством. Ну, за тем, что останется после смерти его деда… И еще, что мне нужна их дворянская фамилия.
— Что-о? — вытаращила глаза Римма и вдруг захохотала во весь голос.
— Тише ты! — схватила ее Оля за руки. — Выгонят же и не посмотрят, что у тебя Лизка Соломатина в подружках!
— Она ку-ку, твоя Эмма Петровна! — давясь от сдерживаемого смеха, пробормотала Римма. — Ну, что из-за наследства она тебя подозревает, это ладно… Но что ты гонишься за ихней фамилией… Ой, не могу…
— Да тише ты! — прошипела Оля. — Локотковы — в самом деле старинная фамилия. В каких-то там древних летописях упоминается. И еще при Петре Первом — был у него сподвижник, Денис Локотков… Мне Викентий рассказывал.
— Правда? — выдавила из себя Римма, пытаясь справиться с хохотом. — Вот умора… А самая умора — это то, что ни в Эмме Петровне этой, ни в Кеше твоем — ни единой капельки крови настоящих Локотковых!
— Это точно… — вздохнула Оля. — Но учти, я Кеше ничего не рассказала про этот разговор с Эммой Петровной. Я не собираюсь ссорить его с родной матерью.
— Твой Кеша — маменькин сынок, вот кто! — возбужденно произнесла Римма. — Оба они хороши!
— Перестань! — рассердилась Оля. — Кеша — чудо. Он не виноват в том, что слишком хороший сын. Я, знаешь ли, уже сделала для себя вывод — в будущем постараюсь как можно реже встречаться с Эммой Петровной.
— Я давно поняла, что она тебя недолюбливает, — с чувством произнесла Римма. — Я вот только одного не понимаю — как же она согласилась на вашу свадьбу, а?..
