Самар Дэв, оглядывая сцену, увидела, как путник спешился и прошел на край лагеря, где начал изучать ведущие прочь следы. Все-таки он странный, решила Самар Дэв. Тихий, замкнутый, привыкший к одиночеству, однако в глубине таится поток… да, кровавой бойни. Как будто его собственное одиночество обеспечивает миру покой.
Когда-то, давным-давно, она уже оказалась в обществе другого воина, знакомого с этой идеей. Однако на этом сходство и кончалось. Карса Орлонг, не считая того первого путешествия в осажденную крепость у Угарата, нуждался в аудитории. «Очевидцы, – повторял он, – ожидают всего этого». Он хотел, чтобы за каждым его действием наблюдали, как будто каждая пара глаз была предназначена только для того, чтобы видеть Карсу Орлонга, и все обязаны всего лишь пересказывать другим, что он содеял, что начал и закончил. Из нас он делает свою историю. Каждый свидетель добавляет что-то в рассказ – о жизни и деяниях тоблакая – рассказ, к которому прикованы мы все.
Со сгоревшей повозки свисали цепи с кандалами. Разумеется, пустые. И несмотря на это, Самар Дэв понимала, что выжившие здесь остались рабами. Прикованными к Карсе Орлонгу, их освободителю, прикованными к очередному жуткому эпизоду его истории. Он дает нам свободу и порабощает нас всех. В этом вся ирония. И милее всего, что это он не нарочно, а совсем наоборот. Проклятый дурак.
– Многие вели нагруженных лошадей, – сказал Путник, возвращаясь к скакуну. – И один след идет на север, еле заметный – думаю, он принадлежит твоему другу.
Моему другу.
– Сейчас он уже недалеко впереди и все еще идет пешком. Сегодня нагоним.
Она кивнула.
Путник некоторое время смотрел на нее. Потом запрыгнул на коня и подобрал поводья.
– Самар Дэв, я не могу понять, что здесь случилось.
– Это он, – ответила она. – Он здесь случился.
– Он никого не убил. Из того, что ты рассказывала, я ожидал другого. А он как будто просто пришел к ним и сказал: «Все кончено». – Путник нахмурился. – Как такое возможно?
Она только покачала головой.
Он хмыкнул и развернул коня.
– Скатанди пришел конец.
– Да, конец.
– Я все больше… боюсь твоего спутника. И мне все меньше хочется его искать.
– Но ведь это тебя не остановит? Если он несет меч Императора…
Путник не ответил. Незачем было.
Они пустили коней рысью. На север.
Дул западный ветер, теплый и сухой. Над головой проносились только жиденькие рваные облака. Кружили то ли вороны, то ли ястребы, и Самар Дэв представились мухи, зудящие над трупом земли.
Она сплюнула, чтобы избавиться от привкуса дыма.
Уже вскоре они обнаружили маленький лагерь. Трое мужчин и две беременные женщины. Страх в их глазах мешался с жалкой покорностью, когда Самар Дэв и Путник, приблизившись, натянули поводья. Мужчины и не пытались скрыться; это было особое, редкое мужество: женщинам уже не по силам было бежать, и мужчины остались с ними, а если это будет означать смерть, то так тому и быть.
Такие вещи всегда поражали Самар Дэв.
– Вы следуете за тоблакаем, – сказал Путник, слезая с коня. Мужчины молча уставились на него. Путник, полуобернувшись, жестом поманил Самар Дэв. Удивившись, она спешилась.
– Посмотришь, что с женщинами? – тихо спросил он.
– Хорошо, – сказала она, и далхонец отвел мужчин в сторону. Пораженная Самар Дэв подошла к женщинам. Обе уже были на большом сроке, а еще она заметила, что это… не совсем люди. В хитрых глазах цвета жухлой травы таилась звериная настороженность и покорность, на которую она уже обратила внимание; теперь стало ясно, что это обреченность затравленной, загнанной жертвы. Да, такие глаза можно увидеть у антилопы, которой в глотку вцепился леопард. Представив такую картину, Самар Дэв задрожала.
– Я ведьма, – сказала она. – Поплечница.
Женщины остались сидеть и молча смотрели на нее.
Она приблизилась и присела перед ними на корточки. Лица женщин хранили и человеческие, и звериные черты, словно это были не обычные люди. Темнокожие, с покатыми бровями, широкими ртами – наверняка довольно выразительными, когда полные губы не сжаты так плотно. Обе женщины выглядели сытыми и вполне здоровыми. От обеих исходило ощущение целостности, какое бывает только у беременных женщин. Когда все внешнее обращено внутрь. В другое время Самар Дэв назвала бы это самодовольством, но сейчас момент был неподходящий. К тому же в этой ауре было нечто животное, отчего все казалось правильным; словно только для этого и предназначены женщины.
А теперь это раздражало.
Самар Дэв выпрямилась и пошла туда, где Путник беседовал с мужчинами.
– Нормально с ними все, – сказала она.
От ее тона Путник удивленно задрал брови, но промолчал.
– Ну так, – спросила она, – какие тайны они поведали?
– Его меч сделан из кремня или обсидиана. Каменный.
– Значит, он отверг Увечного бога. И я не удивляюсь. Он не делает того, что от него ждут. Никогда. Похоже, это принцип его проклятой религии. Путник, и что теперь?
Он вздохнул.
– Мы так и так его догоним. – Он коротко улыбнулся. – И уже не с таким трепетом.
– И все-таки риск остается, – сказала она. – Риск… спора.
Они вернулись к коням.
– Король скатанди умирал, – объяснял Путник, пока они ехали прочь от лагеря. – И завещал свое царство твоему другу. Который уничтожил его, освободил рабов и распустил солдат. А себе не взял ничего. Совсем ничего.
Она хмыкнула.
Путник помолчал, а потом сказал:
– Такой воин… просто любопытно. Я бы хотел с ним встретиться.
– Объятий и поцелуев не жди.
– Он не будет рад увидеть тебя?
– Понятия не имею, впрочем, я веду ему его коня – это должно значить хоть что-то.
– А он знает, как ты к нему относишься?
Она бросила на Путника быстрый взгляд и фыркнула.
– Он может думать, что знает, но правда в том, что я сама не понимаю, как к нему отношусь, и чтобы он ни думал, это неверно. И вот мы все ближе, и я нервничаю все больше. Понимаю, это смешно.
– Похоже, из-за этих женщин у тебя испортилось настроение. Почему?
– Не знаю, что, по-твоему, я должна была сделать. Они беременны, но еще не рожают. Выглядят вполне здоровыми – на самом деле даже лучше, чем можно было ожидать. Никакой особый уход им не требуется. Дети родятся и будут жить – или умрут. То же самое и матери. Вот и все.
– Мои извинения, Самар Дэв. Я не должен был так командовать. И на твоем месте тоже оскорбился бы.
А это ли ее расстроило? Возможно. А может, ее собственная бессловесная покорность, наивная легкость, с которой она приняла подчиненную роль. Точно как с Карсой Орлонгом. О, я, похоже, иду по тонкой корке спекшегося песка над бездонной ямой. Самар Дэв открывает собственную тайную слабость. Это прежде она была не в духе? Взгляни на нее сейчас.
