– Поместье, которое подмял под себя рухнувший на него демон-одиночник? – Карга хрипло захихикала, потом поддела очередной кусок. – Фу, дрянь! Овощ!
– Все верно, Карга, то самое поместье. Как я и сказал, недалеко отсюда.
– Господин принял это предложение во внимание и, полагаю, еще рассматривает его.
– Когда он намерен дать ответ?
– Не имею понятия.
– Его что-то не устраивает?
Великая ворониха, наклонив голову, долго смотрела на алхимика.
Барука слегка замутило, и он отвернулся.
– Выходит, у меня есть повод… для тревоги.
– Господин хочет знать: когда все начнется?
Высший алхимик поглядел на прошитую стопку пергамента, которую Рейк преподнес ему в дар, и кивнул, но отвечать не стал.
– Господин хочет знать: нужна ли тебе его помощь?
Барук скривился.
– Господин хочет знать, – не унималась Карга, – уместнее будет оказать помощь официально или же скрытно?
Нижние боги.
– Господин хочет знать: следует ли уважаемой Карге провести ночь у тебя в гостях, покуда ты готовишься ответить на заданные вопросы?
В окно застучали. Алхимик спешно поднялся и подошел к нему.
– Демон! – завопила Карга, расправляя свои огромные крылья.
– Это мой, – сказал Барук, отмыкая металлическую щеколду. Он сделал шаг назад, и в оконный проем неуклюже, пыхтя и сопя, протиснулся Чиллбайс.
– Мастер Барук! – завопил он. – Беглец! Беглец! Беглец!
Мгновение назад алхимику было просто не по себе; теперь его пробрала дрожь – до самых костей. Он медленно закрыл окно и повернулся к Великой воронихе.
– Карга, началось.
– Отвратительное чудовище! – прошипел демон, скаля острые зубы.
– Жирная жаба! – огрызнулась ворониха, тыкая клювом в его сторону.
– Умолкните оба! – гаркнул Барук. – Карга, тебе и вправду придется провести ночь у меня в гостях. Чиллбайс, устройся где-нибудь. Когда понадобишься, я тебя найду – есть еще работа.
Толстый демон показал Карге раздвоенный язык и потопал к камину. Забравшись на тлеющие угли, он сиганул вверх по трубе. Оттуда черными облаками посыпалась сажа.
Карга закашлялась.
– Ну и невоспитанные у тебя слуги, Высший алхимик.
Однако Барук ее уже не слушал. Беглец.
Беглец!
Одно-единственное слово гремело у него в голове, будто храмовый колокол, заглушая прочие звуки, хотя кое-что он все же уловил…
«…союзником верным, разбитым и с лицом окровавленным…»
Глава вторая
Аномандр не терпит лжи,
ни на деле, ни на словах,
и отрешенье такое могло бы
спасти его в веренице дней,
что вне Коралла незримо проходят.
Увы, это не так.
…
И мы закрываем уши, чтобы не слышать,
Как грохочут по камню большие колеса,
Как страшно гремят звенья цепей,
Словно бы тьма в невидимой кузне
Кует кандалы. Там нету солнца
И пуст горизонт, подернутый ложью -
То мир иной, не наш он совсем.
Сие богохульство – наше спасенье,
О Аномандр, успокаивай нас:
Мы не рабы, и груз – это морок,
Оковы спадут, стоит лишь пожелать,
А стоны и вопли – все это лишь ропот
Застывшего сердца, история, выдумка.
Чему поклоняться, не сказке ж, друзья?
И меч ничего в себе не хранит,
Нет никакого приюта пропащим
Душам, что тянут с корнем вырванный храм.
Это все наше воображенье,
И в нем места нет здравому смыслу.
Пускай этот мир проклят, забыт -
Нам до него дела нет, мы покорны,
Слепы и глухи, и все сладко спим
В спокойствии вымысла, в драгоценном порядке…
Монолог из «Аномандариса», книга четвертая Рыбак кель Тат
Драконья башня факелом возвышалась над Черным Кораллом. Шпиль в юго-восточном углу Нового андийского дворца был сделан из цельного куска базальта и украшен обсидиановой крошкой, которая сверкала даже в нескончаемом сумраке, укрывавшем город. На плоской крыше у основания шпиля свернулся клубком дракон с алой чешуей. Крылья сложены, клиновидная голова свисает вниз – чудище будто бы взирает сверху на безумную мешанину зданий, улиц и переулков.
Среди жителей Черного Коралла – людей, конечно же – до сих пор находились те, кто считал жуткого стража каменным изваянием, созданным руками умельца из числа господ тисте анди. Коннеста Силанна подобное заблуждение горько забавляло. Впрочем, он прекрасно понимал, насколько это вынужденная мера. Ведь одна мысль о том, что за городом и множеством его жителей наблюдает настоящий живой дракон, вызывала подлинный ужас, а доведись людям увидеть голодный блеск в фасеточных глазах Силанны, они тут же с воплями и без оглядки убежали бы из Коралла.
Элейнты умели застывать почти неподвижно и проводить так дни и ночи, даже недели и месяцы, а то и целый год. Коннест Силанн знал об этом, как никто другой.
Когда-то он был могущественным, пусть и старым, чародеем в Семени Луны, теперь же едва справлялся с обязанностями кастеляна в Новом андийском дворце. Он медленно плелся по улице Мечей, огибавшей безлесный парк, который называли Серым холмом. За спиной лежал утопающий в огнях Рыбный квартал, целиком занятый Морским рынком. Народу было столько, что тачки для покупок приходилось оставлять на специальной площадке к северу от Серого холма. Неразберихи добавляли наемные носильщики, которые с самого рассвета сновали между рынком и тачечной стоянкой, нагруженные тюками, и, оставив их, угрями просачивались обратно в толчею. Рынок назывался Морским, потому что преимущественно на нем продавали рыбу, выловленную в водах за пределами Покрова – вечной ночи, нависшей над городом и окрестностями примерно на треть лиги, – хотя на прилавках попадались и бледные гады со светящимися глазами, выловленные в Черноводье.
Коннест Силанн заключил новый договор на доставку трупных угрей на следующей неделе. Судно предыдущего поставщика вместе со всей командой утянуло в пучину нечто слишком крупное для его сетей. Черноводье, увы, не просто погруженный во тьму залив – это подлинный кусок Куральд Галейна, причем наверняка бездонный, и порой поистине жуткие твари выплывали из него в Коралловую бухту, отчего рыбаки были вынуждены перейти с сетей на лески и крючки. К счастью, угри кишели у самой поверхности, куда их загонял страх. К сожалению, вместо угрей очень часто на борт вытягивали коряги.
