– Угощайся.
Широко улыбаясь, Крупп извлек из рукава большую пыльную бутыль, уже откупоренную. Осмотрел печать на зеленом стекле.
– Да, твой погреб и вправду богат! – Из другого рукава толстяк извлек хрустальный кубок, налил себе вина, сделал глоток и облизнул губы. – Восхитительно!
– Результат ряда достигнутых договоренностей, – сказал Барук.
– Крупп весьма впечатлен, друг Барук. Интересно, можно ли как-то измерить столь значительные события? Был бы интерес. Однако слушай: погребенные врата открываются, пыль осыпается, камни стонут! Можем ли мы, в меру своих скромных сил, задержать неизбежные неизбежности? Увы, время неумолимо. Судьбы тесно переплетены, и даже богам неведомо, какое падение их ждет. Даже луна нерешительно восходит на небосклон в последние ночи. Звезды гаснут, камни летят вверх, обманутые жены прощают и забывают… Ах, это время чудес!
– Это то, что нам нужно, Крупп? Чудеса?
– Каждое мгновение действительно весьма подвижно и неопределенно, однако – и Круппу это известно наверняка – стоит выстроить их одно за другим, то любое отклонение окажется не более чем мелкой складкой, незначительной шероховатостью. Есть в мироздании великие силы, которыми придавлена ткань нашей жизни. Богатые и бедные, скромные и амбициозные, щедрые и скупые, честные и бесчестные – все разглажено! Все размазано ровным слоем! Какое дело Природе до корон с каменьями, опасно высоких стопок монет, роскошных усадеб и башен? Короли и королевы, тираны и сатрапы – все они лишь мошки на лбу мира!
– Ты рекомендуешь смотреть на события масштабно. Замечательно, особенно для историка. К несчастью, Крупп, для тех, кто вынужден жить сегодняшним днем, это слабое утешение.
– Увы, слова Барука неоспоримы. Жизнь пришла, жизнь ушла. Плач по мертвым – самая унылая песня в мире. И верно, и грустно. А вот тебе задача от Круппа: представь две сцены. В первой озлобленный человек забивает другого за таверной в Гадробийском квартале. Во второй баснословный богач сговаривается с не менее богатыми соотечественниками поднять цены на зерно. Хлеб становится настолько дорог, что одни умирают от голода, другие вынуждены идти на преступление. Можно ли считать и первую, и вторую сцены актом насилия?
Высший алхимик смотрел на сидящего толстяка.
– Только в одном случае руки человека обагрены кровью.
– Воистину весьма неприятные пятна.
Крупп налил себе еще вина.
– Существуют бесчисленные доводы, – произнес Барук, – которые богач может привести в доказательство своей невиновности. Смягчающие обстоятельства, непредвиденные затраты на производство, соотношение спроса и предложения и прочая, и прочая.
– Воистину множество оправданий, и они настолько мутят воду, что крови уже не видно.
– И все же нищета приводит к несчастьям и тревогам, она отравляет душу. Можно сказать, что богатые зерноторговцы ведут тайную войну.
Крупп посмотрел вино на просвет.
– А значит, бедные остаются бедными, если не становятся еще беднее. Те, кто способен хоть как-то зарабатывать себе на жизнь, еще сильнее цепляются за работу, соглашаясь даже на самые нечеловеческие условия – а работодатели только набивают до отказа карманы, удовлетворяя свои скрытые комплексы. Можно сказать, что существует равновесие, в котором все участники согласны не допускать полномасштабной войны, способной вылиться в анархию. Но если зерноторговец слишком завысит цену, то грянет революция.
– И от нее проиграют все.
– Временно. А потом взрастет новое поколение богачей и опять станет сосать кровь из бедных. Равновесие покоится на множестве неравновесий, и кажется, что такой порядок может сохраняться до скончания времен. Увы, в долгосрочной перспективе видно, что это не так. Общественное устройство куда более хрупкое, чем считает большинство. Тот, кто слишком уверен в его непоколебимости, испытает чистейшее удивление, когда все вокруг рухнет – прямо перед тем, как нападут волки. – Крупп воздел палец. – Однако взгляните на тех, кто держится за корону, кто хочет сделаться самым свободным и богатым. В данное мгновение они, как и следует ожидать, очень опасны. Опаснее всех. Поэтому остается только молиться. Молиться о том, что все пойдет прахом.
– Наступит конец всему.
– А следом новое начало.
– Отчего-то, друг мой, я ожидал от тебя большего.
Крупп с улыбкой потрепал демона по бугристой голове. Тот довольно зажмурился.
– Крупп придерживается взглядов столь же широких, как и его штаны, а они, насколько тебе известно, необъятны, ибо неизвестно, где они начинаются, а где заканчиваются.
– Еще важные новости есть?
– Города живут в спешке. Несутся без оглядки. Все меняется, и вместе с тем все неизменно. В Гадробийском квартале орудует маньяк, но Крупп подозревает, что тебе это известно. Убийцы плетут заговоры. Ты и это знаешь, друг Барук. Любовники устраивают адюльтеры или мечтают об оных. Дети трудятся ради неведомого будущего. Одни уходят на покой, других отправляют на покой, повсюду возникают новые занятия и таятся старые враги. Друзья расстаются и встречаются вновь. Всему свое время, о наивысший из алхимиков, всему свое время.
– Ты меня не успокоил, Крупп.
– Выпьем же по бокалу этого изысканного вина!
– Подвал запечатан дюжиной защитных заклятий – это вдвое больше, чем во время твоего прошлого визита.
– Правда?
– Ты не задел ни одного.
– Невероятно!
– Вот именно.
Демон рыгнул, и подвал заполнило тошнотворным запахом копченых угрей. Даже сам демон сморщил ноздри.
Крупп картинным жестом извлек ароматические свечи.
Дальнюю часть основного помещения занимало хитросплетение труб, клапанов, медных шаров, сочленений и решеток. Загадочный механизм ритмично издавал вздохи (почти неприличные), хрипы (более отвечающие общему состоянию), шипение и ворчание. Из шести сопел, рассчитанных на шланги и дополнительные трубы, вырывалось ровное голубое пламя, от чего воздух в здании был раскаленным. Чаур с Баратолом трудились раздетые и все равно обильно истекали потом.
На пару они разгребли почти весь бардак в заброшенной пекарне – точнее, перенесли все ненужное на задний двор, окруженный высоким забором. Теперь Чаур ползал на четвереньках по добротному каменному полу и тряпкой оттирал его от пыли и засохшей муки. Баратол тем временем осматривал кирпичные основания трех горбатых печей. Приятным изумлением стало то, что слои кирпича переложены крупными кусками пемзы. В задней внутренней стенке были проделаны отверстия для перфорированных газовых труб, откуда шло пламя. Получится ли переделать эти печи в горны? А почему бы и нет?
Старые медные мешалки возле задней стены можно приспособить под закалку. Наковальню Баратол приобрел у караванщиков из Крепи – заказчик, увы, умер, не дождавшись груза. Она была походной конструкции (как у рхиви, пояснил продавец), не совсем того размера, что нужно, но для начала сойдет. Щипцы и прочие инструменты нашлись на барахолке в западной части города. Кроме того, Баратолу попался отличный молот из арэнской стали (как пить дать, украденный у какого-нибудь малазанского военного оружейника).
