Взяв полагающуюся ему луковицу, ребенок по имени Драсти забрался в безопасный угол и, перед тем как откусить, встретился взглядом с Дядей-раз. Тот подмигнул, Драсти кивнул в ответ.
Правильно Дядя-два говорит: время решает все, время определяет место человека в мире. Оно не знает «если» и «может быть», только «да» или «нет». Только здесь и сейчас. Временем правят хищники, охотящиеся на других животных: например, тигры, неотступно следящие за добычей. Но время может принадлежать и жертве, когда они с охотником меняются местами. Так и со Сводным-раз каждое мгновение было состязанием, битвой, дуэлью. Однако Драсти учился быть тигром, чтобы целиком походить на Дядю-два, чья кожа в моменты гнева, холодного и смертоносного, приобретает тигровый окрас. Глаза у него тоже тигриные, да и вообще он самый храбрый и мудрый человек во всем Даруджистане.
А еще он единственный, кроме Драсти, знал правду о Тете-два, которая и не тетя вовсе, а всамделишная Мама-раз. Сама она никогда в этом не признавалась и старалась не общаться со своим единственным ребенком, рожденным от Насильника. Поначалу Драсти думал, что Насильником звали его отца, но потом понял, что это такой плохой человек, который делает гадости другим – вроде как ткнуть локтем под ребра, только похуже. Именно поэтому Мама-раз была всего лишь Тетей-два, именно поэтому в свои редкие заходы избегала смотреть Драсти в глаза, как бы он ни старался привлечь ее внимание, а если и разговаривала, то голос ее был пропитан злостью.
«Тетя Скалла не любит слова, Драсти, – объяснял ему Остряк, – особенно когда слова слишком близко подбираются к ее укрытию. Понимаешь?»
Да, он понимал. Он вообще многое понимал.
Снелл тем временем состроил злобную рожу и губами шептал всякие угрозы. За ним, уцепившись за край стола, наблюдала Сводный-два, она же Мяу, но, конечно же, ничего не понимала, ведь ей всего три года. Сводный-три – тоже девочка по имени Кроха, совсем младенец – лежала укутанная в колыбельке, надежно защищенная от внешнего мира, как и положено малютке.
Драсти было пять, даже почти шесть, но он уже вымахал. «Вытянулся, – посмеивался Остряк. – Все мальчишки, когда растут, сначала тощие и вытянутые».
Тетя Мирла сгребла оставшиеся овощи в кипящий котел и бросила многозначительный взгляд на мужа. Дядя-раз кивнул, не переставая при этом массировать культи, которыми заканчивались его ноги ниже колена. У обычных людей там были щиколотки и ступни, но дядя Бедек потерял их: как с Насильником, только случайно. Поэтому он не мог ходить, отчего всем приходилось трудно, и Драсти был вынужден добывать пропитание для семьи, ведь Снелл ничем не хотел заниматься. Кроме как тиранить брата, конечно же.
Воздух в тесной комнатушке стал сладковато-землистым – это Мирла подбросила в очаг под котелком еще навоза. Драсти знал, что завтра ему придется отправляться за новым, то есть прочь из города, вдоль западного берега озера. Настоящее приключение.
Снелл разделался со своей луковицей и, сжимая кулаки, подползал к Драсти.
Но с улицы уже послышался стук знакомых сапог, под которыми похрустывали остатки обвалившейся крыши дома напротив, и вот, отодвинув занавеску, в комнате показался Дядя-два. Полосы у него на лице были яркие, будто свеженарисованные, а глаза горели, как свечки. Он улыбнулся, обнажая длинные клыки.
– Остряк! – Бедек приветственно замахал рукой. – Входи, входи, старый друг! Мирла сейчас приготовит нам пир!
– Значит, я вовремя, – откликнулся высокий, широкоплечий мужчина, входя в комнату. – Я как раз принес копченой конины. Эй, – он жестом подозвал Драсти, – мне нужны сильные руки.
– Ох, вот на что непоседа, – сказала Мирла. – Ни мгновения усидеть на месте не может, сладу с ним нет.
Снелл, насупившись, убрался в свой угол и оттуда смотрел на Остряка со страхом и ненавистью.
Остряк подхватил Драсти и зажал его, вырывающегося, под мышкой, а другой рукой передал Мирле холщовый сверток.
– Рад видеть тебя живым, – тихо произнес Бедек. – Слышал, что произошло в Напастином городке и как ты доехал до ворот. Проклятье, если бы я не был таким… бесполезным.
Остряк опустил Драсти на пол и вздохнул.
– Может, ты уже давно и не охранник каравана, но ты не бесполезен. У тебя прекрасная семья, и ты воспитываешь отличных детей.
– Никого я не воспитываю, – проворчал Бедек.
Драсти хорошо знал, что означает этот тон: Дядя-раз снова провалился в черную яму и выберется оттуда только через несколько дней, а то и через неделю. Беда лишь в том, что ему в этой яме нравилось – нравилось, как Мирла возится с ним, щебечет вокруг него, обнимает и осыпает ласками. Ночью со стороны из супружеского ложа будут доноситься скрип и вздохи, а наутро дядя Бедек будет счастливо улыбаться.
В такие дни Мирла целиком посвящала себя мужу, забывая про все вокруг, и поэтому Драсти приходилось следить за хозяйством и присматривать за девочками. Хуже всего, впрочем, было то, что никто не мог приструнить Снелла, и побои тогда становились особенно жестокими.
Мирла не работала: у нее в животе что-то порвалось, когда родился последний ребенок. Теперь она быстро уставала, и даже приготовление ужина, особенно такого обильного, заставит ее слечь с головной болью. Иногда, если позволяли силы, она брала на дом шитье и штопку, но в последнее время заказов поубавилось, и поэтому вылазки Драсти на близлежащие рынки стали жизненно необходимыми.
Мальчик держался поближе к Остряку. Тот достал кувшин с вином и сел напротив дяди Бедека. Снелл не мог ничего сделать – значит, потом отыграется. Ну и ладно. Родных, в конце концов, не выбирают; сводных тоже. Они просто есть.
Кроме того, завтра утром Драсти мог встать спозаранку, пока Снелл еще спит, и пойти прочь из города, вдоль озера, за которым открывался большой-большой мир: лачуги, а за ними холмы, где живут только пастухи и козы, а дальше – пустоши. Драсти чувствовал в этом некое предвестье, правда, не сумел бы выразить его словами, хотя знал, что оно говорит о будущем, туманном и призрачном, но не менее притягательном. Предвестье это сияло подобно глазам Остряка, и именно оно помогало мальчику пережить тумаки, которые ему отвешивал Снелл.
Бедек с Остряком вспоминали прошлые деньки, когда они вместе охраняли караваны, и прошлое казалось Драсти другим миром – неведомым, потому что он существовал до того, как мама встретила Насильника, и в котором свершались великие подвиги, жизнь кипела, солнце светило ярче, закаты были красочнее, в ночном небе сияли звезды, а луну не скрывала дымка. Люди в том мире были выше и благороднее, и им не было нужды вспоминать прошлое, ведь они как раз жили в нем.
Может, таким станет и будущее – время, в которое вытягивается Драсти.
Снелл скрючился в своем темном углу; его глаза и злобная ухмылка предвещали нечто нехорошее.
Мирла принесла мальчикам полные тарелки еды.
Обрывки папируса занялись быстро и черными хлопьями устремились вверх по каминной трубе. Глядя на них, Дукер представлял стаю ворон, что уносят с собой воспоминания и мысли, которые можно было бы оживить, дабы нынешняя жизнь не казалась такой бесполезной. Сколько историк ни старался, он так и не смог вспомнить лиц или написать хронику ужасных событий, свидетелем которых стал. Рассказ выходил пустым и безжизненным, словно рассказывал мертвец.
